Двойной прыжок через пропасть.
Темнота обволакивает меня со всех сторон своими холодными руками, баюкает, нежно гладит по голове, заставляя забыться, уснуть и видеть сны, быть может? Огромная пропасть открывается передо мной, и я стою на краю обрыва, смотря в ее чрево, в темную, такую манящую к себе глубину. Шум неведомых воздушных потоков эхом отражается от каменных стен. Противоположная сторона обрыва таится где-то вдалеке скрытая густым мраком, но я знаю, что она где-то там, я слышу звуки, отраженные от нее, которые доносятся до моего слуха с каждым новым порывом ветра долгим протяжным гулом. И кажется, что стоит лишь присмотреться и там за плотным занавесом мрака покажется...
Я открываю глаза и вижу перед собой грязно-белую полку плацкартного вагона. Мерный стук колес и легкое дрожание поезда не дают мне снова провалиться в ту спокойную темную пустоту, они тихо говорят мне - назад пути нет, первый шаг в пропасть уже был сделан.
Франковский 43-й поезд приехал на вокзал точно по расписанию. Бусы на Надворную стоят прямо перед вокзалом, я забираюсь вместе со своим рюком на самое последнее сидение и еду в районный центр - Надвирна. Рядом со мной едет надвирнянин, и я достав полукилометровку района расспрашиваю его про местные достопримечательности. Он вертит карту то одной, то другой стороной, разворачивает и снова собирает ее ?книжечкой?, подолгу останавливая взгляд на какой-то точке, радостно что-то восклицая и снова переворачивая карту верх ногами, повторяет все сначала. Мне всегда было весело смотреть, как местные стараются что-то понять в Киевских картах своей же области, и как много нового они там находят, хотя приедь они ко мне со своими картами я, наверное, вел бы себя точно так же. В конце концов, я узнаю, что Пнивский замок, это куча развалин, которые сейчас кто-то реставрирует и кроме вялого строительного процесса, особенно если учесть что сейчас воскресенье то никакого процесса вообще нет, там делать нечего. А на Маняву из Надворной можно доехать бусом, каких на автостанции пруд пруди, хотя сам он на Маняву так никогда не ездил. С этими словами мы подъезжаем к этой самой автостанции.
Правы были наши предки, когда говорили - ?ситий голодного не розуміє?. Никогда местные не поймут туристов, которые зачем то приезжают в их город и даже не могут найти нужный транспорт чтобы из него убраться, ведь тут же и так все ясно, что и объяснять не надо. Поэтому я иду туда, куда машут мне рукой прохожие, когда я их спрашиваю как проехать до Биткова - это ближайшее, судя по карте, к Маняве село. Поскольку ничего кроме лесовозов и лесников туда не ездит, то я подбираюсь к ней на маршрутках как можно ближе.
В десять утра я высаживаюсь почти на краю Биткова, одеваю рюкзак на плечи и начинаю свое паломничество к Манявскому скиту. После полуторачасового похода, выйдя к лысой развилке, я решаю все же осмотреться и найти себя на карте. Как вдруг по размытой дождями дороге из-за поворота вышел мальчик с бидоном собранных ягод. Волей случая он оказался коренным манявцем и как раз шел домой, поэтому, вскинув свой, постоянно тяжелеющий рюкзак я пошел за ним.
Рома, как он назвался, постоянно рассказывал о ягодах, которые собирает, о грибах, которые попадались ему под ноги, и о подкове, которые он каким то образом высмотрел в грязи. - Хочеш? Бери! - искренне предложил он, а я не смог отказаться от такого подарка, ведь где еще в Киеве найдешь поржавевшую подкову, да еще с торчащими из нее гвоздями? - это должна быть большая удача! Проведя меня неведомыми тропками, через заброшенный домик лесника, обросший пышными кустами ежевики, через вросший в землю автобус увязнувший в каком то буром колючем кустарнике, и мимо выпрыгивающих из лесу прямо на дорогу пастушьих собак, мы дошли до его дома. Рома никак не хотел поверить, что мне не хочется смотреть его дом, а только скит, ведь дом то большой и деревянный. Тем паче там есть яблоня, о которой он вскользь упомянул, а на яблоне должны быть яблоки, о чем я вскользь догадался.
В пол второго, стоя перед мостиком через приток речки Манява, я перекладывал в рюкзак из всех карманов камуфяжки дички, вспоминая и Ромин двухэтажный деревянный дом, и развалины старой школы, и новую школу, в которой он сейчас учится, и строящийся новый кирпичный особняк на его улице. Вообщем осмотр руин Пнивского замка был возмещен с лихвой!
Перейдя деревянный мостик я пошел по стометровой каменной дорожке, ведущей прямо к входной башне Манявского скита.
Скит... пустынное место, отделенное от всего мира, где живут монахи, проводя время в молитвах и размышлениях о Боге, рукоделии и делах милости духовной и телесной угодной Всевышнему. Сюда приходили люди, чтобы отойти от этого мира, побыть в одиночестве, стараясь найти свое ?я? и сберечь его в себе. Возможно, здесь оставались те, у кого не было сил путешествовать, ведь путешественник хочет того же что и те, кто здесь остается, поэтому и называется он - скитальцем.
Первые письменные сведения об основании скита берут начало в 1608 году, его основателями считаются Иван Вишенский и Йов Княгинецкий. Неизвестно каким ветром, но их сюда занесло аж с горы Афон (Атос), что в переводе с греческого означает - Святая Гора. Что их толкнуло на основание здесь этого скита история умалчивает, ясно только одно, дела их пошли довольно неплохо, поскольку уже через 13 лет монастырь (на то время он был именно монастырем!) получает уникальное, даже в масштабах Европы, право на самоуправление.
?Забороняється входити на територію скиту жінкам у чоловічому одязі, з намальованими губами, тому що ваші молитви не будуть вислухані..? - гласит надпись у входа в скит. Отрешенные от всего мира послушники хранят silentium и размышляют об aeternia. Но это как-то плохо вяжется с пробегающими мимо монахами несущими, в стоящий на территории киоск, блоки ?Моршинской?. В конце концов, человек вышел из земли и ничто земное ему не чуждо.
От скита до манявского водопада было около десяти километров. Дорога шла прямо по селу, а потом через полоныны стала подниматься вверх. По пути встретил бабушку, которая начала расспрашивать что я и где я. Решительно ей не было понятно, как это ночевать одному в лесу, ведь там же бродят стаи голодных волков, лазят в поисках наживы кабаны, и неожиданно прыгают из-за угла рыси. И честно говоря она меня поставила в тупик простым вопросом, который впрочем мне и раньше приходил в голову, но я как то особо не старался на него отвечать. - А що ти будеш робити як побачиш вовка?. В этом месте мне хотелось бы сказать что-нибудь умное, но получилось только глубокомысленное молчание, подкрепленное глупым выражением лица.
Было около трех часов дня, ясно светило солнце, на небе были редкие облачка. Поэтому меня пока не очень волновала перспектива близкого знакомства с диким миром Карпат. Но бабушка не унималась. Она почище Стивена Кинга, повествовала о всех несчастных случаях произошедших с теми кто терялся в окрестных лесах - страшно, а жуть! Особенно будоражила воображение история о двух пацанах, которые пошли в лес и заблудились, в результате, одного нашли возле Синевира, а другого в Руминии (!). После этой истории бабушка уже напоминала мне начинающего Жуля Верна, у которого вот-вот родиться идея - 80 дней вокруг света.
В порыве паломничества на Манявский водопад я оказался далеко не одинок. Меня обогнал автобус из Ковеля и две грузовых газельки вместе с двумя потрепаными вазиками. За селом я даже встретил небольшую группу из Франковска, ведущих на водопад немца с переводчиком.
Словно два огромных бивня, торчащие из морды исполинского мамонта, падала рассеченная надвое каменной грядой речка Манявка. Я оказался на водопаде не один, а вместе с группой Христиан-протестантов, которые приехали сюда на тех бусах, что обогнали меня еще в Маняве. Их гид, а по совместительству еще и водитель, Степан, после того как я ему показал на карте еще два водопада - Бухтивецкий и Женецкий, предложил довести меня куда угодно, хоть до самой Яремчи. А после того как на обороте карты он увидел и фотографии этих самых водопадов, то сказал, что я и переночевать у него смогу без проблем. Мысли о рысях и волках все время витавшие где-то неподалеку подсказали мне правильный ответ.
Когда я, и потомки Яна Гуса, вышли из бусов, напротив городской администрации города Надворная было десять минут седьмого. Я распрощался со Степаном, который сказал, что до Быстрицы здесь чуть ли не метро пустили, так что уехать не проблема, но и он тоже никогда отсюда в Быстрицу на бусах не ездил. Распрощался с Оксаной, дочкой Степана, которая пожелала мне хорошей дороги, с Петром, который был на всех вершинах Карпат и всю дорогу рассказывал, как он на них забирался, причем делая это всегда радиально. Распрощался и с немцем, который говорил по-русски без малейшего акцента, приглашавшим в Германию, походить по подножью Альп. Распрощался со всеми остальными, и стал ждать последний бус до Быстрицы, который должен был приехать в 8.30. Все-таки Надворнянам до постройки метро еще работать и работать.
Время уже перевалило за девять часов, на улице быстро темнело. С запада шла ночь, прогоняя сумерки села Пасечного. Сама какая-то неуверенная, хромая ночь, она брела медленно, то и дело подолгу сиживая на скамеечках, потом, тяжело кряхтя и неохотно охая, вставала и шла дальше. Ободранный ветер рваными ошметками, бился о стекло буса, бессильно скатываясь на дорогу. Я кладу руку на свой рюкзак, но тот рассыпается грудой пепла от моего прикосновения, поднимаю глаза на сидящих рядом рыбаков, и встречаю две пары пустых глазниц, смотрящих на меня из лохматых рыбьих голов. Они тоже растворяются в воздухе от моего взгляда. Мелкая рябь пробежала по салону и все пассажиры, включая водителя, растаивают, словно мираж в пустыне. Стараюсь не смотреть на улицу, на пролетающие мимо домики, но не могу удержатся, и там где останавливается мой взгляд все растворяется в воздухе, уступая свое место пустоте. Вот уже и нет никакого села, исчезла дорога, по которой ехал бус, сам он изъеденный ржавчиной рассыпался бурой пылью у меня под ногами. Все исчезло, и я словно лечу в темноте, оттолкнувшись от быстро удаляющегося края огромной пропасти...
Легкий толчок, свет бьет мне в глаза. Водитель останавливается, беря нового попутчика, и снова трогается с места.Lux in tenebris вырвавший меня из дремы не дает снова в ней пропасть. На улице ночь уже вступила в свои права, бус уже скоро должен приехать в Быстрицу, а я и близко не представляю, где буду ночевать. Обвожу взглядом пассажиров, весь бус - театр, а люди в нем актеры, сказал бы, наверное, Шекспир, окажись он сейчас в моей шкуре. Обычно актер играет для себя или за деньги, меня же устраивал финал, в котором я усну, имея крышу над головой.
Далее в действие вступают грации и музы, ?Сон в летнюю ночь?.
Aкт 1. Сцена 1.
Ночь. Бус. Пилигрим, два рыбака, водитель, дама с окрестности, другие пассажиры.
Пилигрим:
Простите, сам того не знаю, где нашел я смелость,
И можно ли, не оскорбляя скромность,
При всех мне так свободно говорить.
Но заклинаю, мне узнать позвольте:
Где в Быстрице возможно переночевать?
1-й рыбак (разя перегаром):
Вот истинно счастливый из людей
Коль нету дома, нету и гостей!
2-й рыбак:
Я знаю место, где стоят в избытке
Палатки польские, закрытые калиткой
И где кругом густой шатер возрос
Из бревен и мускатных роз.
Приезжие там любит спать порой,
Укачанные пляской и игрой;
Но там с людей дерут всегда в три шеи...
Пилигрим:
Я не чета им, есть ли поскромнее?
1-й рыбак (радостно):
Ха, есть еще пристанище злодеев!
Водитель:
Что видишь ты смешного? Я не знаю,
Я так скажу, но помни, заклинаю.
Что в Быстрице ночлега больше нет,
И где тебе дождаться здесь рассвет,
Не вижу места я, но не суди сурово...
Кто здесь выходит?
Дама с окрестности(поднимаясь со своего места):
?дай сказать мне слово!
Когда из Ямной я с товаром возвращалась.
Узрела за мостом на месте стройки,
Колыбу, и стоящие пристройки,
В них жили люд, так скажу вам я,
Что ночевать там можно страха не тая!
1-й рыбак (выходящей даме с окрестности):
А как же? Помню! Ночевали,
День рыбака мы в тех сараях отмечали,
Короткая и длительная драма,
Веселая трагедия в стихах:
Как водки не досталось нам ни грамма
Тогда и пиво мы тогда об землю - хрясь!
Aкт 1. Сцена 2.
Те же, дама с окрестности вышла. Бус едет по Быстрице к центру.
(в салоне царит молчание прерываемое короткими комментариями водителя, из которых можно судить о качестве местных дорог)
Пилигрим (про себя):
Веселая трагедия притом?
Морозна ночь! И как согласовать
Все эти разногласья?
(в полный голос):
Скажите мне вы, рыбаки,
Куда направитесь ночной дорогой?
Вас не страшит ни холод ни тревоги,
И близкий дождь, а право... вот и он.
(окна буса украсили первые косые следы дождя)
2-й рыбак:
Наш путь ночной из Быстрицы не близок,
На север не жалея наших ног,
Отправимся, спасибо Бог помог,
До центра довезли, поклон наш низок.
1-й рыбак:
Над холмами, над долами,
Сквозь терновник, по кустам,
Над водами, через пламя
Мы блуждаем тут и там!
До колыбы заповедной,
Что стоит в краю заветном
Надо нам дойти сейчас
Где уснем мы в тот же час
Пилигрим:
А если я ночлег там получу,
Я вам добром за это отплачу!
1-й рыбак:
Увы, пройти к колыбе надо очень много
И наша, не идет с твоей дорога!
Пилигрим (про себя):
Остался снова - я, ночь и тревога!
Водитель:
Вот и конец дороги вылезайте,
И вещи,попрошу, не забывайте.
Все шумно выходят из буса, расплачиваясь с водителем, желая спокойной ночи.
Aкт 2. Сцена 1.
Центр Быстрицы. Небольшая площадь перед деревянным домиком, на котором висят вывески: гостиница, кафе, бар, колыба. Два рыбака, Пилигрим, несколько зевак. Небо затянуто густыми тучами, село покрыто не менее густым туманом 9.45.
Пилигрим:
Когда, ночных видений пагубный обман;
К утру растает, и ночной туман,
На запад унесется за луною,
Мне надо быть под Гропою - горою.
Не эта ли дорога, вне сомненья
Ведет к Братковкой?
1-й рыбак (сонно покачиваясь из стороны в сторону):
...муки размышленья,
Уже мне кажутся игрою сновиденья.
Зеваки (наперебой):
Вернутся вновь они к местам родным:
И сон их будет сладок нерушим.
Один зевака:
Мы поглядим, что будет делать пилигрим.
Второй зевака:
Останется один, ну и черт с ним!
Третий зевака (Пилигриму):
Пойдем в колыбу с нами, угостим!
Те же. Проходящий мимо неизвестный, привлеченный шумом, подходит к компании.
Прохожий:
Всем добрый вечер!
Все:
Мир Вам, человече!
Прохожий:
Зачем на площади ночной, у шумной речки,
У камнем обнесенного ключа,
Собрались на пути дождем омытом?
Ведь люди спят обычно по ночам!
2-й рыбак:
Обычно то оно конечно так,
Но с нами здесь стоит сейчас простак,
Который потерял свою дорогу,
Ночлег, попутчиков, найдя взамен тревогу.
Прохожий:
Вот ведь, ей Богу!
Куда ты путь держал свой непутевый?
Пилигрим:
В долину жереба, мне там бывать не ново.
Рыбаки (прощаясь):
Ну все, бывай, спроси ночлег другого!
Пилигрим:
Удачи вам, и доброй теплой ночи!
Прохожий:
Я только уха краем, впрочем, полностью всем ухом
Слышал, что ты ночлег найти себе не можешь?
Пилигрим:
Ты прав, не знаешь, кто поможет?...
Прохожий:
Да, знаю! Это буду я!
Мой дом всегда для путников открыт
И хоть идешь три дня или три ночи,
И в скором предвкушенье сна ты хочешь,
Найти покой, то заходи сюда, лишь дверь открой.
Вот ключ, да и замок совсем простой.
Идем, отдам тебе пол дома на постой.
Удаляются. С ночной площади все разошлись. Из тени колыбы выходят Королева эльфов Титания и король теней Оберон. За ними выскакивают эльфы.
Оберон:
Осветите спящий дом
Сонным мертвенным огнем.
Каждый эльф и крошка-фея,
Легче птичек всюду рея,
Вторьте песенке моей
И пляшите веселей!
Оберон(Титании):
Дай же руку! Улетим
И мгновенно опояшем
Шар земной в полете нашем.
(Исчезают, ступая в тень)
Проказник Робин вместе с эльфами:
Дом счастливый облетаем.
Не мешай ничто покою,
Даже мышь не смей скрести.
Послан я вперед с метлою
Сор за двери весь смести.
(Прыгают в тень, исчезают) Площадь опустела. Туман опускается бледным занавесом.
Рюкзак упал рядом с огромной периной, подпертой деревянными поленьями. Иван, который меня приютил, дыша в лицо перегаром, пытался рассказать мне на сон грядущий какую то умную историю, и наверняка с моралью. В общем, в конце концов, до морали дело так и не дошло, и из всего сказанного я понял, что где-то жили три сына которым перепало какое-то наследство, причем младшему отошло все имущество, а старшим - ?молодиці?, которые надо понимать перешли от отца к сыну. Из витиеватого заумного монолога Ивана этого было не понять. Что каждый из братьев делал с наследством он так и не смог вспомнить, но когда он глубокомысленно поднял палец и сказал: - Ну ти ж розумієш? Отак треба жити!
Я быстро согласился со всем вышесказанным. С юридической точки зрения это было полное фиаско.
Иван докончил свою мудрость, пожелал спокойной ночи и вышел на улицу со своим братом Дмитром чинить запорожец. Я вышел следом, направляясь в место не столь отдаленное, но на пути увидел будку с собакой. Иван ободряюще заявил: - Та не бійся, воно не вкусить! ?Воно? вылезло из будки, тащя за собой недюжую ржавую цепь. Собака загавкала. Услышав этот леденящий душу лай я сразу вспомнил анекдот, в котором профессор Плейшнер так и не научился свистеть. Утробно хрипящий и свистящий пес мужественно, прислонившись боком к будке, отрабатывая свою пайку.
На обратном пути, с земли снова поднялась эта белесая полупрозрачная тварь, пытаясь выдавить из себя хоть какие-то угрожающие звуки. Получалось это у нее мало, и мне даже стало немного жаль собачку, но подойти ближе я не решился, потому как хоть и без зубов, а засасывает смертельно. Я в это уверовал сразу, потому так как псина, стараясь гавкать, только булькала и судорожно вдыхала воздух с потугами закоренелого астматика. Оставив собаку предаваться дальше своим дыхательным упражнениям я пошел в дом, где найдя перину свалился на нее. И в миг покинул мир живых, ускользнув от царящей в Быстрице хромой, ленивой ночи.
... там, за плотным занавесом мрака показалось призрачное, манящее к себе сияние. Я в последний раз оглядываюсь назад на безжизненную каменную пустыню, немного отхожу от края пропасти, и бросаюсь вперед. Последний камень, ноги уже не чувствуют опоры и мое тело летит в пустоту.
Почему это прыжок, а не падение? Только потому, что я сам сделал шаг с обрыва, а не свалился вниз по воле случая. Когда бросаешь все, отказавшись от прошлого, то еще можно оглянуться и увидеть дорогу назад, но вернуться уже невозможно.
Темнота сгущается вокруг, стараясь остановить меня, не давая долететь до другого края пропасти, она сковывает мои движения, тело прекращает подчиняться. Ватными от усталости руками я барахтаюсь во тьме как утопающий. Это уже совсем не похоже на прыжок. Я словно попал в паутину, которая не дает мне двигаться дальше, и чем отчаянней пытаюсь я выбраться из нее, тем больше запутываюсь в ее липких нитях. Оглянувшись назад, я уже не вижу каменного обрыва, как не видно его и впереди - вокруг лишь пустота. И только теперь до моего сознания доходит, что я не смогу долететь до того края. Наверное, из-за осознания этого факта меня начинает трясти, заставляя все больше впутываться в уже почти твердый мрак, из которого вдруг послышался голос...
- Вставайте чоловіче! Ви просили щоб я вас розбудив.
Только когда я открыл глаза, Иван перестает дергать меня за плечо. На часах 5.30
утра. Окончательно убедившись, что я проснулся Иван уходит. Я же решаю, что спешить некуда встаю только через час, собрав вещи, и вскинув на плечи рюкзак, выхожу через комнату, где уже храпит Иван. Памятуя просьбу разбудить его перед моим уходом, я принимаюсь расталкивать безвременно храпящего, как некогда он расталкивал меня. Но тут мои успехи не были такими блистательными, несмотря ни на крики ни на беспрерывное дерганее, Лазарь решительно не хотел вставать. Окончив свои потуги, я выхожу из дома, и закрывая дверь, представляю над ними табличку: Тут Демокрит, кому весь мир - есть сон!
Раритетная собачка не подавала из своей будки признаков жизни. Стараясь не нарушить царящей на участке Солотруков, как называется дом Ивана, тишины, я выхожу за ворота и направляюсь к горе Братковская. На площади, у колыбы, которая в семь утра еще была закрыта, из окутавшего село тумана доносится грохот приближающейся тележки. Отсутствие шашечек и дверей подсказали мне, что это не такси. Однако поравнявшись со мной, возничий спросил, куда мне. Я неопределенно махнул рукой перед собой, на что он радостно заявил: - То кидай свого рюкзака, та сідай! Трудно отказываться от таких подарков судьбы. Мне повезло, поскольку нам было действительно по дороге - он ехал в Клымпуши косить сено, дорога на Братковскую лежала там же. По дороге он рассказал мне про особый локальный, схожий с Лондонским, климат Быстрицы, про сгнивший на полях хлеб, кое что про коня, когда тот тормозил на подъемах: - Як я його купив, то він виявився дуже потужний для мене... І то кінь, а якби була кобила то було б краще, а з цим ми характерами не того... не зійшлися.
К восьми утра мы приехали к развилке в Клыпмушах. Похоже, что Быстрицкий климат тянулся и сюда тоже. По укрытой туманом дороге я зашагал на Братковскую.
В пол десятого маркеры вывели меня к поляне с домиком, за которой была развилка, одна, сильно сказать - дорога, примятая трава та том берегу ручья, вела в сторону Братковской. Другая, хорошая машинная, шла параллельно хребту. Кажется, что надо пойти по той первой дороге, но я решаю идти по большой и широкой, коей, как позже окажется, устлана дорога в Ад.
Пройдя по дороге около часа, моему вниманию предстала табличка, приколоченная к дереву, на которой краской было написано: ?Обережно злі собаки?. С самих Клымпушей я не встретил ни одного человека, местность была достаточно дикая, поэтому, про каких злых собак хотел сказать неизвестных автор этой картины, было для меня загадкой. Лишний раз порадовавшись изобретательности гуцулов (ведь не собаки же это малевали), я ?обережно? пошел дальше, воровато оглядываясь по сторонам в поисках хорошей палки и в ожидании злых собак. Через пятнадцать минут, дорога резко повернула влево к полоныне с кошем. Возле кошей паслась овечка, из трубы шел дым, а злые собаки либо дремали, либо точили зубы в ближайших кустах, гуцулы (ведь не собаки же развели печку) наверное, находились в домике. Когда я подошел к овечке, которая к тому же оказалась бараном, раздалось утробное рычание. Барашек был мне по пояс, поднявшиеся с земли грязно-белые пастухи оказались того же роста. Пару раз гавкнув, волкодавы кинулись на нарушителя гос границ, вцепившись зубами в рюкзак, благо я успел вовремя повернуться. Из кошей донеслись нечленораздельные крики хозяев. Женщина с недюжим дрыном, выскочила из дома и воинственно махая своей палкой оттащила собак в сторону. Мужик выбежавший следом, мгновенно оценил ситуацию, крикнул: ?Ти що, не бачив що там написано - Злі собаки?!??
Так я познакомился с автором давешней картины.
Проводив вниз к болотцу, гуцулка (хорошо что не собака) рассказала мне дорогу на Гропу, дословно звучало это так: ?Підеш вверх прямо, ну прямо, потім повернеш на ліво, підеш прямо, а потім повернеш вверх вправо, ну вправо. Як корови проходять, то й ти пройдеш!?. Тогда я еще не знал, что через час гуцульские собаки покажутся невинными пушистыми щенками, по сравнению с ожидающей меня впереди напастью.
Запись в 13.35 гласила: ?Пройдя церберов, стерегущих ворота ада, я встретил самое ужасное, что может встретить турист в Карпатах - Жереб! Сейчас выбравшись на хребет, в очередной раз понимаю, как мне ?повезло? с погодой.?
Кто хоть раз пробовал ходить по тропе в Жеребе во время дождя, тот поймет меня. А теперь представьте, что на небе ни облачка, перед вами трехметровая стена Жереба, которая тянется прямо вверх и ей не видно ни конца, ни края. Про тропу тут говорить не приходится.
Был солнечный день, до потери карты оставалось два с половиной часа.
В пол третьего взобрался на Братковскую, где уже уютно расположились четыре поляка. Примотав маркер хомяков к чуду авангардного искусства - скрученному в бараний рог ржавому триангулятору, начал ориентироваться в поисках азимута на Татаруку. Благо поляки только что пришли оттуда, и теперь отдыхали, ожидая еще двух своих. Польский инструктор, взобравшись на камень, на манер Наполеона, стал водить рукой по окрестным горам, рассказывая что-то на своем польском языке. Не ударя в грязь лицом я тоже заговорил на своем польском, до боли напоминающем украинский суржик. Внимательно следя за движениями его руки и вполуха прислушиваясь к речи Бонопарта, я более-менее понял, куда надо двигаться. Попрощавшись, спустился чуть ниже вершины, где одиноко ходил мужик, который был из той же группы, и который на чистом украинском за минуту рассказал то, что я только что пытался расшифровать из речи поляка.
Через час лазания вниз по бурелому, во мне проснулось дремавшее до того неистребимое чувство голода. Незаметно войдя в нирвану, монотонно перепрыгивая через поваленный лес, я не заметил, как выскользнула километровка. Больше карты этого района у меня в наличии не оказалось. Все еще лелея надежды найти тропу на Татаруку, снова топаю вниз по лесу, чуть не наступив по дороге на греющегося на солнышке красного аспида. Змей окончательно искушает меня бросить все попытки поиска тропы, и я спускаюсь вниз по ручью, который должен будет привести меня в Черную Тису.
В половине шестого, прыгая по камешкам вдоль набравшей силы горной Тисы, выхожу на Кош-Призрак. На полянке, обтекаемой ?омегой? Тисой, стоят семь домиков, без видимых признаков разрухи, но поросших буйными кустами сорняков. В воздухе витает гнетущее чувство тревоги.
Недалеко за Кошами обнаруживается дорога, ведущая к перевалу Околы.
Уже около семи вечера, солнце поливает блестящим золотом верхушки деревьев, восточная часть леса потемнела, а дорога, повторяя изгибы Черной Тисы, бежала вперед рядом с рекой. Справа со склона на дорогу выскочила группа туристов. Пользуясь случаем, я беру у них карту, чтобы прикинуть где приблизительно нахожусь. До Черной Тисы около 10-12 километров, поэтому ночевать придется где-то по дороге. Разойдясь с туристами из Николаева, я понимаю что протупил - они шли на Догяску, и у них была карта, легко можно было бы добраться с ними до Свидовца! Поскольку, в силу не в меру быстрой сообразительности, я понял это где-то через километр после места встречи, то во второй раз бросаю идею попасть на Свидовецкий хребет.
Лес медленно засыпал. День нехотя сдавал свои позиции, старательно затягивая замысловатый узел сумерек. Сейчас ночь приходила скрипя сотнями стволов смерек, изредка покрикивая, на закатывающееся солнце, голосами ночных птиц. Будучи дневным созданием, человек, старается избежать встречи с тем, что подстерегает его в темных закоулках мира. Поэтому засыпает каждую ночь, выпадая из реальности, спасаясь в своем собственном мире иллюзий - во сне. Кто-то не в силах побороть нити связывающее его с этим миром, и им кажется, что и не засыпали вовсе, приходят видения того, что было и что будет, такие сны неотличимы от реальности. Проснувшись человек, долго не может понять, спит он еще или нет. Какие сны приснятся в смертном сне, когда мы сбросим этот бренный шум?...
...отдавшись Морфеусу, я снова оказался над пропастью. Только теперь не было видно каменистого склона, лишь темнота, звучащая эхом давно умерших голосов. Нет паутины сдерживающей мой полет, но я инстинктивно пытаюсь оттолкнуться от пустоты, чтобы долететь до того края пропасти. Двойной прыжок. Это невозможно, но здесь, во сне, именно невозможность становиться одним из трех китов логики, от которых можно оттолкнуться, желая осуществить мечту.
Неожиданные порывы ветра толкают меня из стороны в сторону. Впереди (Сзади? Снизу? Сверху?) из темноты выныривает серая каменная стена, расползающаяся по сторонам в бесконечность. Она приближается с угрожающей быстротой, норовя разбить нежеланного пришельца. Чем ближе я оказываюсь к краю пропасти, тем холоднее становится темнота вокруг, тем сильнее буйствуют вокруг воздушные стихии, желая отбросить меня подальше от скалы. Где-то сверкает ослепительно яркая вспышка. Утреннее солнце играет лучами, проходящими сквозь тент палатки...
Восьмикилометровый марш-бросок до села Черная Тиса, остается невознагражденным - ближайший бус, едущий куда либо, находится в Ясинях, до которых еще десять километров. Пройдя немного по селу, я подряжаюсь на складывание пустых бутылок из магазина в грузовую ?Газель?, в награду за что, еду в компании моих стеклянных друзей до Ясиней. Оттуда на автобусе доезжаю до Клыменцов (они же Татаров) и проезжающим из Яремчи бусом уезжаю в Ворохту - город мостов.
До села Чорногоры решаю идти через гору - Кичеры. Дойдя до железнодорожного, моста, встречаю вылезшего из будки охранника с ?калашом? наперевес. Жив был еще в памяти ?Устав вартової служби?, поэтому обхожу охраняемый объект - железнодорожный мост, по старому полуразваленному мосту. Все-таки мостов в Ворохте хватает.
Перейдя через гору Осередок, направляюсь по хребту через полоныны. К трем часам выбравшись к горе Кичеры, я понимаю, как гуцулы прокладывают дороги. Судя по полукилометровой карте, здесь в этом районе через хребет ведет только одна дорога, на самом же деле их ровно столько, сколько деревьев упало на каждой из дорог. Я так себе представил эту картину: идет гуцул по лесу со своими моржинами, и видит упавшее на дороге дерево, он не долго думая сворачивает в сторону обходя упавшее дерево, а заодно и дорогу с какой-нибудь стороны. Следующий гуцул видит то же самое, и еще кем-то вытоптанную тропу, поэтому повторяет маневр своего предшественника. Так еще один и еще. Если на той второй дороге тоже падает дерево, все повторяется заново. В результате лес пересекают множество дорог, тропинок и тропок, среди которых найти ту самую, обозначенную на карте пунктиром, не представляется возможным.
Минуя еще одни Коши, выхожу на Кукуль - мечту грибника. Приматываю маркер хомяков к еще одному железному триангулятору, плоду чьего то буйного воображения. Интересно, кто-то вообще придумывает формы для этих триангуляторов, или просто водружают на вершину первую попавшуюся железяку?
Спуск с Кукуля убивает ноги под чистую, хоть там и одна дорога, и та прямая, лететь по ней вниз совсем не задевая деревьев невозможно. Уже почти возле конца спуска начинает капать дождик - первый дождь за эти три дня, постепенно переходя в ливень. Выйдя на дорогу, встречаю четверку бодрых, с полотенцами на голове, спросив, где тут есть на речке ванночка с которой они идут, спускаюсь к Пруту - быстрой, наполненной недавними ливнями горной речке.
Приняв водные процедуры, снова возвращаюсь на дорогу и иду в Чорногоры. Что-то горячо обсуждающие лесники на КП даже не замечают меня, поэтому я беспрепятственно миную шлагбаум, выйдя из Говерлянского лесничества. Поливаемый дождем студенческий горно-спортивный оздоровительный лагерь ?Глобус?, предстал предо мной во всей своей красе. Здесь я нахожу своих друзей, которые обогрели, накормили, и у себя приютили.
Так закончился мой прыжок. И только когда солнце спряталось за горизонтом, ночью, последний раз увидел пропасть...
?я летел вниз вдоль бесконечной стены, а рядом падали обрывки фраз, чьи то пустые надежды, проносились мимо мечты и желанья, разбивалось о камень эхо несказанных когда-то слов. Наверное, я тоже кричал, но не слышал своего голоса, летя сквозь темноту в неизвестность нового дня. Двойной прыжок... это действительно невозможно, даже во сне. Может быть, когда-то я доберусь до того края пропасти, но это уже будет другая пропасть и другая жизнь...
