Я оставилъ Памирскій постъ 7 апрѣля, послѣ солиднаго завтрака въ офицерскомъ собраніи. Комендантъ и всѣ офицеры провожали меня порядочный конецъ. Около рѣчки Акъ-байталъ насъ ждали казаки съ чаемъ. Тутъ я поблагодарилъ за оказанное мнѣ въ эти незабвенные дни широкое гостепріимство, пожалъ въ послѣдній разъ всѣмъ руки и, напутствуемый прощальнымъ маханъемъ фуражками, двинулся къ сѣверу въ сопровожденіи крѣпостного толмача Куль Маметыева, котораго приставилъ ко мнѣ въ видѣ адъютанта комендантъ.
Въ сумерки добрались мы до двухъ озеръ близнецовъ Шоръ-куль - Рангъ-куль, соединенныхъ узкимъ проливомъ, и здѣсь расположились на ночлегъ въ «юламейкѣ» - маленькой дорожной островерхой палаткѣ безъ дымовой трубы. Рехимъ-бая захворалъ и не могъ нести службы во весь нашъ путь вплоть до Кашгара. Пришлось взвалить его, какъ мѣшокъ, на верблюда и везти всю дорогу. Его замѣнилъ Исламъ-бай; въ это-то путешествіе я и имѣлъ возможность узнать и оцѣнить превосходныя качества этого человѣка.
Снѣгъ попадался теперь очень рѣдко, но ледъ на озерахъ былъ толстъ; только проливъ, къ нашему удивленію, былъ чистъ, и на немъ крякали и гоготали массы гусей и утокъ. По почвѣ видно было, что озера эти мелководны, - кругомъ разстилались поросшія травою равнины съ пологимъ подъемомъ.
На слѣдующій день я послалъ караванъ прямо къ маленькому русскому форту на Рангъ-кулѣ, а самъ съ четырьмя людъми предпринялъ экскурсію по льду Рангъ-куля съ цѣлью измѣреній. Мы прорубили только двѣ проруби и нашли, что озеро дѣйствительно чрезвычайно мелководно, а именно 1.60 м. и 1.99 м. глубины. Ледяной покровъ имѣлъ 0.92 м. и 1.02 м. и былъ покрытъ тонкой пеленой снѣга; только около самаго берега шла небольшая полоса открытой воды. Въ прорубяхъ температура воды равнялась?0.2°; на днѣ, покрытомъ иломъ и тиной, смѣшанными съ перегнивіпими остатками растеній, +2.8°. На вкусъ вода была почти прѣсная и содержала водоросли и сухія былинки.
Слово «ранга» соотвѣтствуетъ Саreх physoides, но, вѣроятнѣе, что озеро получило свое названіе отъ дикихъ козъ, водящихся въ этой области въ изобиліи, и извѣстныхъ подъ именами «рангъ» и «кіикъ». Шоръ-куль означаетъ соленое озеро; въ немъ вода горько-соленая. Ясно, что вода изъ рѣчекъ и ключей, стекающихъ въ Рангъ-куль, идетъ оттуда черезъ проливъ въ Шоръ-куль, гдѣ и происходятъ процессы испаренія и отложенія солей. Въ восточной части Рантъ-куля находится островъ, расположенный по продольному ыаправленію озера; возвышается онъ всего на 4 м.; отвѣсные и сильно изрытые водой берега его состоятъ изъ голубоватой мягкой глины, годной для лѣпки. Говорятъ, что весной, когда ледъ пройдетъ, тутъ высиживаютъ яйца безчисленныя стаи гусей.
Затѣмъ мы продолжали путь къ форту, гарнизонъ котораго состоитъ изъ коменданта и 36 казаковъ. Здѣсь мы простояли два дня. Выѣхали 11 апрѣля и направились почти прямо на востокъ къ небольшому караванъ-сараю Сары-гай, находящемуся на отрогѣ лежащихъ на сѣверъ горъ. Къ западу отъ перевала западные вѣтры нанесли громадныя массы песку, образовавшія гигантскія дюны съ мелкой рябью на поверхности.
Къ востоку отъ Сары-гая мы спустились въ широкую, ровную, открытую долину Найза-ташъ, гдѣ раскинулись два киргизскихъ аула; мы сдѣлали привалъ въ лежащемъ больше къ востоку. Аулъ состоялъ изъ 5 кибитокъ, занимаемыхъ 19 джигитъ-киргизами, изъ нихъ было 10 мужчинъ. Зимуютъ они около Рангъ-куля, весну проводятъ въ долинѣ Найза-ташъ, а лѣтомъ снова возвращаются къ озеру. Скота у нихъ насчитывается: 400 головъ овецъ, 40 яковъ, 7 верблюдовъ и 3 лошади.
(Съ фотографіи автора).
На слѣдующій день, 12 апрѣля, намъ предстояло перейти временную границу между русскимъ и китайскимъ Памиромъ, т. е. пересѣчь мощный хребетъ Сары-колъ, сіяющій снѣжный гребень котораго былъ виденъ съ Рангъ-куля. Изъ множества ведущихъ въ китайскій Па-миръ переваловъ я выбралъ Джагатай, 4,730 м.выс.O. Долина всеподымалась, и подъемъ на самый перевалъ оказался очень крутъ и тяжелъ. Почва была крайне неудобна для ѣзды, - ѣхать приходилось все между большими сланцевыми и гнейсовыми глыбами, по большей части занесенными снѣгомъ. Гребень самого перевала очень остеръ. Пока мы отдыхали тутъ, поднялся юго-западный вѣтеръ, и разразился сильный градъ; температура была ?2.8°.
По другую сторону перевала мѣстность круто понижается къ сѣверу, и послѣ утомительнаго перехода мы достигли перваго Джагатайскаго аула изъ 4 кибитокъ съ 24 жителями. Другой аулъ, лежащій немного ниже, состоялъ изъ 6 кибитокъ. Здѣсь-то мы и сдѣлали первый привалъ на китайской почвѣ.
Моему появленію уже предшествовали самые несообразные слухи. Разсказывали, что я русскій, готовящійся во главѣ 60 вооруженныхъ казаковъ произвести нападеніе на китайскія владѣнія, и нашего прибытія поэтому ожидали съ большимъ напряженіемъ. Но когда киргизы увидѣли меня одного, въ сопровожденіи маленькой кучки ихъ-же соплеменниковъ, они скоро успокоились, приняли меня очень дружелюбно и тотчасъ-же послали гонца въ китайскую крѣпостцу Булюнъ-куль, гдѣ комендантомъ былъ Джанъ-дарынъ.
На слѣдующее утро явились трое посланцевъ съ привѣтомъ и порученіемъ собрать свѣдѣнія о насъ и о цѣляхъ нашего путешествія. Главный посолъ былъ Османъ-бекъ изъ Тагдумбаша, высокій, красивый, интеллигентнаго вида киргизъ въ бѣломъ тюрбанѣ, старшина «ланзы» *) около Бу-люнъ-куля. Другой, Яръ-Мухаммедъ-бекъ, былъ начальникомъ пограничной стражи около Шякъ-баша. Третій былъ мулла. Всѣ трое были въ бѣлыхъ тюрбанахъ и пестрыхъ халатахъ. Исполнивъ данное имъ порученіе, они вернулись въ Булюнъ-куль, чтобы разсказать обо всемъ видѣнномъ и слышанномъ.
*) Китайскій крѣпостной гарнизонъ въ 100 чел.
Аулъ былъ расположенъ близко отъ мѣста соединенія Джагатайской долины съ долиной Акъ-берды. Ручъи во время половодъя размыли мощныя отложенія конгломератовъ, такъ что обточенныя глыбы во многихъ мѣстахъ грозятъ рухнуть съ отвѣсныхъ скалъ. Долина Акъ-берды такъ-же сильно размыта, изрыта и загромождена конгломератовыми глыбами. Какъ я уже говорилъ выше, хребетъ Сары-колъ составляетъ пограничную линію мвжду двумя различными по характеру областями; по сію сторону его идетъ центральная, не имѣющая стока область съ широкими сглаженными долинами, a пo ту сторону, т. е. на востокъ отъ хребта, периферическая область съ рѣзко очерченными, узкими долинами, гдѣ процессъ разложенія горныхъ породъ въ полномъ ходу.
13 апрѣля мы сдѣлали небольшой переходъ до впаденія долины Акъ-берды въ долину Сары-колъ. На берегу рѣчки была приготовлена для меня небольшая жалкая кибитка, покрытая продранными кошмами. Она была предусмотрительно разбита въ разстояніи всего 3 «кичкеримовъ» (кичкеримъ - разстояніе, на которомъ слышенъ человѣческій голосъ) отъ крѣпостцы. Едва мы успѣли расположиться, какъ «юзъ-баши» (сотникъ) возвѣстилъ о прибытіи съ визитомъ помощника коменданта Булюнъ-куля, киргиза Тюря-Келды-Савгана и его собрата, китайца Тзяо-дарына, изъ Тарбаши, крѣпостцы при входѣ въ долину Гезъ. Мы едва успѣли выйти изъ палатки, чтобы встрѣтить ихъ. Ихъ сопровождало десять верховыхъ китайцевъ, въ сѣрыхъ шароварахъ, башмакахъ и мундирахъ, украшенныхъ большими черными китайскими знаками; всѣ были съ ружьями и сидѣли на прекрасныхъ бѣлыхъ коняхъ съ красными сѣдлами и длинными брянчащими стременами.
(Съ фотографіи автора).
Я пригласилъ ихъ въ кибитку, гдѣ имъ былъ предложенъ изысканный «дастарханъ» изъ сардинъ, шоколада, засахаренныхъ плодовъ, кэкса и ликера, нарочно для китайцевъ захваченнаго мною изъ Маргелана. Тзяо-дарыну особенно понравился ликеръ, и онъ спросилъ, сколько онъ можетъ его выпить, не хмѣлѣя. Сигареты также живо пошли по рукамъ, но Тзяо-дарынъ отдалъ всетаки предпочтеніе своему собственному серебряному кальяну.
Поддерживать разговоръ съ этимъ мандариномъ было довольно затруднительно, тѣмъ болѣе, что я въ то время не былъ ссобенно силенъ въ киргизскомъ языкѣ. Я говорилъ поэтому по русски Куль Маметыеву, а онъ переводилъ по тюркски толмачу мандарина, сарту изъ Турфана, который, наконецъ, и передавалъ мои слова по китайски своему господину.
Тюря-Келды-Савганъ былъ очень живой и обходительный человѣкъ, къ тому-же тонкій и осторожный дипломатъ. Сяачала они не хотѣли позволить Куль Маметыеву, русскому подданному, участвовать въ экспедиціи на Мустагъ-ату, но когда я показалъ имъ свой паспортъ и писъмо китайскаго посланника въ Петербургв къ дао-таю въ Кашгарѣ, они сдались, но поставили условіемъ, чтобы по окончаніи своей миссіи онъ кратчайшимъ путемъ вернулся въ русскій Памиръ. Бывшій-же съ ними киргизскій элликъ-баши (начальникъ 50 чел.) долженъ былъ немедленно вернуться, такъ какъ у него не было съ собой паспорта. Рехимъ-бая я хотѣлъ отправить на верблюдѣ въ Кашгаръ, такъ какъ положеніе его было весьма серьезно, и ему нуженъ былъ отдыхъ и уходъ, но на это Тюря-Келды-Савганъ не согласился потому что, еслибы киргизъ умеръ въ дорогѣ, китайскимъ властямъ было-бы много непріятностей.
Въ кондѣ концовъ я долженъ былъ дать обязательство вернуться, послѣ экспедиціи на Мустагъ-ату, обратно въ Булюнъ-кулъ и никакимъ другимъ путемъ въ Кашгаръ не направляться. Въ залогъ-же въ рукахъ китайцевъ долженъ былъ остаться одинъ изъ моихъ людей и половина моего багажа. Покончивъ съ этимъ, я изъявилъ намѣреніе отдать визитъ моимъ гостямъ, но они стали извиняться, что не могутъ принять въ укрѣпленіи чужеземца-европейца въ отсутствіи Джанъ-дарына; онъ, впрочемъ, скоро долженъ былъ вернуться изъ Кашгара.
Переговоры эти продолжались битыхъ 5 часовъ, и когда, наконецъ, гости мои собрались уходить, я подарилъ имъ, чтобы расположить ихъ въ свою пользу, тульскій кинжалъ и серебряный кубокъ. Сначала они отказывались, говоря, что это ни съ чѣмъ несообразно, чтобы я, почтивъ ихъ такимъ изысканнымъ дастарханомъ, еще дарилъ ихъ, и что скорѣе слѣдовало-бы наоборотъ, такъ какъ я ихъ гость. Но подъ конецъ они стали сговорчивѣе и выразили надежду отдарить меня, когда я вернусь. Затѣмъ они распростились со мной и умчались въ облакѣ пыли, въ которой долго еще мелькали ихъ бѣлыя лошади, красные муыдиры и блестящее оружіе. Съ тѣхъ поръ о нихъ не было ни слуху, ни духу, если не счи~ тать, что они давали мнѣ знать о себѣ весь путь, запретивъ киргизамъ въ этой области снабжать меня бараныной, топливомъ и другими необходимыми предметами.
Остатокъ дня пошелъ на приготовленія къ предстоящей экспедиціи. Сопровождать меня должны были только Куль-Маметыевъ, Исламъ-бай и киргизы Омаръ и Хода-Верды при четырехъ вьючныхъ лошадяхъ, нагруженныхъ продовольствіемъ, постельными принадлежноетями, тулупами, подарками, аптекой, фотографическими аппаратами, приборами и проч.
Все остальное оставалось здѣсь подъ присмотромъ сарта Ходжи, которому было поручено ходить и за больнымъ Рехимъ-баемъ. Послѣдній все не поправлялся, не смотря на весь нашъ уходъ, такъ сильно отозвался на немъ зимній переходъ на Памиръ. Въ лицѣ онъ измѣнился до неузнаваемости, - блѣдный, изнуренный, съ большими стеклянными, равнодупшыми глазами. Онъ принесъ Аллаху въ жертву барана и сталъ увѣрять, что съ тѣхъ поръ ему стало чуть получше.
Вечеромъ явилось нѣсколько китайскихъ солдатъ съ просьбой позволить имъ осмотрѣтъ нѣсколько изъ моихъ чемодановъ и ящиковъ съ багажомъ. Какъ оказалось потомъ, въ крѣпости боялись, что мои ящики набиты русскими солдатами, которые, такимъ образомъ, тайкомъ перебрались черезъ границу. To обстоятельство, что вышина ящиковъ не превышала половины человѣческаго роста, не умаляло подозрѣній. Мы открыли китайцамъ нѣсколько ящиковъ, и они успокоились. Тѣмъ не менѣе ночью вокругъ моей кибитки разгуливалъ китайскій патруль, хотя и на довольно значительномъ разстояніи, такъ что его даже ве видно было. Ясно, что солдатамъ приказано было наблюдать за нами.
Вокругъ насъ разстилался чудный видъ. Прямо на востокъ, по другую сторону маленькаго озера Вулюнъ-куля, виднѣлась мощная гора, окутаыная вѣчнымъ снѣгомъ. Это Акъ-тау - «бѣлая гора», съверное продолженіе Мустагъ-аты. Налѣво отъ нея открывалась долина Гезъ, на право широкая долина Сары-колъ. Невдалекѣ отъ нашей стоянки виднѣлся аулъ въ 6 кибитокъ, а въ горахъ кругомъ паслись длинношерстые, хрюкающіе яки. На югѣ открывалась небольшая долина Кумъ-джилга - «песчаный оврагъ».
14 апрѣля мы выступили въ путь къ Мустагъ-агѣ. Сильный восточный вѣтеръ гналъ намъ въ лицо тучи мелкаго песку. Мы перешли черезъ два маленькихъ озера около Булюнъ-куля, видѣли вблизи крѣпость и свернули къ SSO по широкой долинѣ Сары-колъ. Большой черный якъ неотступно слѣдовалъ за нами, въ теченіе часа. Мы ужь спрашивали себя, не дрессированный-ли это шпіонъ, но онъ усталъ и отсталъ отъ насъ на одномъ холмѣ.
(Съ фотографіи автора).
Долина Сары-колъ представляетъ мощную выемку въ «крышѣ міра», то совсѣмъ узкую, то разширяющуюся, усѣянную гальками и глыбами гнейса и окруженную гигантскими горами съ вывѣтрѣлыми склонами. Долина очень бѣдна пастбищами и почти необитаема. Только кое-гдѣ мелькнетъ одинокая кибитка. Къ подошвѣ Мустагъ-аты долина идетъ медленнымъ ровнымъ подъемомъ. Въ одномъ мѣств возвышается колоссальная эрратическая гнейсовая глыба, представляющая, благодаря процессу вывѣтриванья, какъ-бы арку, подъ которой можно проѣхать.
Теперь было ясно замѣтно, что мы на китайской территоріи. Впереди насъ не ждали больше киргизы съ готовой кибиткой, какъ то было въ русскомъ Памирѣ. Пришелъ конецъ нашимъ краснымъ денькамъ, и сколько разъ намъ предстояло ночевать подъ открытымъ небомъ! Такъ, между прочимъ, довелось и въ эту первую ночь пути, и мы старались только найти укромное въ защитѣ отъ вѣтра мѣстечко. Наконецъ, мы нашли такое въ той части долины Сары-колъ, которая носитъ названіе Каинды-дэле (березовая площадка), совершенно неподходящее, такъ какъ никакія березки не качаютъ своихъ зеленыхъ верхушекъ въ этой каменистой, безплодной пустынѣ. Возможно, впрочемъ, что гдѣ нибудь въ окрестностяхъ и росли эти деревья.
Нѣсколько дальше къ югу нависла надъ долиной колоссальная глыба гнейса, и тутъ-же возвышалась низкая, закругленная каменная сгвна, дававшая нѣкоторую защиту отъ вѣтра. Мы расположили наши пожитки, войлоки и весь бивуакъ, какъ могли, удобнѣе въ этомъ подобіи пещеры, и когда супъ, наконецъ, забурлилъ надъ огнемъ, то почувствовали себя и совсѣмъ хорошо. Но вѣтеръ вылъ между камнями, пыль и песокъ такъ и крутились вокругъ насъ, и, когда мы стали ѣсть, на зубахъ у насъ такъ и хрустѣло. Вечеромъ пошелъ было снѣгъ, но часовъ въ 10 погода сразу утихла, и мѣсяцъ освѣтилъ безмолвную, мирную, но дико пустынную мѣотность.
16 апрѣля. Чѣмъ дальше подвигавмся къ сѣверу, тѣмъ болѣе пересѣченной становится мѣстность. Мы достигли небольшого горнаго озера Басыкъ-куля съ глубоко и причудливо изрѣзанными линіями береговъ. Середина озера былапокрыта мягкимъ, пористымъ льдомъ, но ближе къ бервгамъ стояла открытая вода, чистая, прозрачная и прѣсная. Недалеко отъ озера видыѣлась на одномъ уровнѣ съ почвой окруженная каменной стѣной гнейсовая плита съ древней китайской надписью. По близости-же возвышались еще двѣ отдѣльныя глыбы гнейса, со стертыми ледниковымъ льдомъ боками. На одной изъ нихъ были замѣтны слѣды подобной-же надписи, которая была почти стерта вѣтромъ и пескомъ. Мѣсто это называется «Тамга-ташъ», или «камень-печать».
Съ холма открылся видъ на Малый Кара-куль, красивое горное озеро, окруженное доходящими до облаковъ горами и отливающее голубыми и зелеными тонами. Только около южнаго берега была полоса тонкаго льда. По озеру ходили волны съ бѣлыми гребешками, и на берегу насъ встрѣтилъ настоящій «бризъ», чистый, свѣжій, морской вѣтеръ; волны звонко и мѣрно ударялись о берегъ.
Тропинка піла совсѣмъ близко отъ озера, отдѣляясь отъ него мѣстами только низкими округленными холмами, остатками старыхъ мореыъ, какъ я констатировалъ въ слѣдующее посѣщеніе. Тогда, впрочемъ, я и не подозрѣвалъ, что опять вернусь къ этому озеру, и что берега эти такъ мнѣ полюбятся. Сколько одинокихъ вечеровъ предстояло мнѣ прислушиваться къ мудренымъ сказкамъ, которыя нашептывали каждый вечеръ эти волны, сколько разъ продстояло любоваться горами, глядящимися своими снѣжными вершинами въ Малый Кара-куль! Далѣе я буду имѣть случай посвятить этой мѣстности нѣсколько воспоминаній, а теперь спѣшу далѣе.
Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ скалы вдаются въ озеро, и мы иной разъ порядочные концы ѣхали то по вод ѣ, то по косогору, образовавшемуся изъ осыпавшагося щебня и камней. Къ югу отъ озера открывалась широкая долина рѣки Су-баши, гдѣ паслись большія стада косматыхъ яковъ. Вѣтеръ перешелъ въ настоящій ураганъ, густыя облака пыли и песку и даже самаго мелкаго щебня летѣли намъ прямо въ лицо, такъ что время отъ времени приходилось останавливаться и повертывать вѣтру спину. Во дворѣ крѣпости Су-баши какъ разъ происходилъ осмотръ только что доставленнаго продовольствія. Насъ встрѣтилъ внушительнаго вида всадникъ, начальникъ киргизовъ Су-баши, бекъ Тогдасынъ. Онъ принялъ насъ привѣтливо и проводилъ меня въ свою большую и прекрасно убранную юрту. Co временемъ онъ сдѣлался однимъ изъ лучшихъ моихъ азіатскихъ друзей.
Какъ только мы разобрались въ кибиткѣ, явились съ визитомъ всѣ мѣстные киргизы, а съ ними и крѣпостные солдаты (между ними много дунганъ), и пріемъ гостей продолжался безъ перерыва весь вечеръ. Кромѣ того ко мнѣ явились больные изъ окрестностей съ просьбой о лѣкарствахъ. Одна древняя старуха страдала коканскою болѣзнью, другой паціентъ жаловался на зубную боль, у третьяго болѣлъ носъ, а одинъ солдатъ дунганъ жаловался, что у него всякій разъ, какъ подуетъ вѣтеръ, болитъ животъ, и т. п. Всѣ получили по небольшой дозѣ хиника, такъ какъ чѣмъ горче лѣкарство, тѣмъ болѣе оно внушаетъ къ себѣ довѣрія въ азіатѣ вообще тутъ главную роль играетъ воображеніе.
На слѣдующій день мы пригласили «на чай» знатнѣйшихъ киргизовъ аула и нѣсколышхъ китайскихъ солдатъ, Вечеромъ-же я угощалъ ликеромъ и игрой на небольшой шарманкѣ самого бека Тогдасына, и этотъ почтенный человѣкъ пришелъ въ неописанный восторгъ и сталъ клятвенно утверждать, что чувствуетъ себя помолодѣвшимъ на двадцать лѣтъ и что не веселился такъ со временъ владычества надъ Кашгаромъ великаго Якубъ-бека. Онъ припомнилъ, что турецкій султанъ нѣсколько десятковъ лѣтъ тому назадъ прислалъ послѣднему большую шарманку.
Занятый мыслью о предстоящей экспедиціи на Мустагъ-ату я еще съ самой долины Алая все выспрашивалъ на этотъ счетъ киргизовъ. Всѣ въ одинъ голосъ говорили, что подъемъ туда невозможенъ: отвѣсные скаты и обрывы загромождаютъ дорогу повсюду, бока горъ одѣты твердымъ, какъ сталь, льдомъ, и бури, которыя однѣ только и хозяйничаютъ въ этой области, сметутъ насъ, какъ песчинку, если мы осмѣлимся пойти на «великана».
Мустагъ-ата считается священной горой. Киргизы становятся на колѣни и творятъ молитву, когда проѣзжаютъ мимо или еще только завидятъ ее издали. Тамъ покоятся 72 святыхъ; увѣряютъ даже, что гора эга громадный «мазаръ» или святая могила, въ которой между другими лежатъ и Моисей и Али. Послѣдній, почувствовавъ приближеніе смерти, предсказалъ окружающимъ, что когда жизнь покинетъ его, съ неба явится бѣлый верблюдъ и унесетъ его тъло. Дѣйствительно, по смерти святого мужа явился бѣлый верблюдъ, взялъ его на спину и поспѣшил на Мустагъ-ату. Въ то, что тамъ почиваетъ и Моисей, киргизы также вѣрятъ незыблемо и нерѣдко даже называютъ гору Хазретъ-и-Муза, т. е. «святой Моисей».
Въ Су-баши киргизы разсказывали, что одному старому «ишану» удалось много вѣковъ тому назадъ взойти на гору. Онъ нашелъ тамъ озеро и рѣчку, на берегу которой пасся бѣлый верблюдъ. Былъ тамъ и садъ, въ которомъ росли въ изобиліи сливы и расхаживали старые люди въ бѣлыхъ одеждахъ. Ишанъ вкусилъ плодовъ отъ одного сливоваго дерева, и тогда одинъ изъ старцевъ подошелъ къ нему и сказалъ, что счастливъ онъ, не пренебрегши плодами, - иначе и онъ, какъ другіе, былъ-бы обреченъ вѣчно оставаться на горѣ. Затѣмъ его взялъ къ себѣ на сѣдло всадникъ на бѣлой лошади и спустился съ нимъ по обрывамъ. Когда ишанъ вернулся къ себѣ, у него осталось только смутное воспоминаніе о томъ, что было съ нимъ.
Съ этою областью связана и другая легенда изъ временъ знаменитаго хана Ходжи, владычествовавпіаго надъ всей страной отъ Кашгара до Манаса. Китайцы отправили къ нему двухъ пословъ, чтобы заключить съ нимъ миръ, но онъ не согласился; одного посла умертвилъ, другому обрубилъ носъ и уши и въ такомъ видѣ отправилъ его обратно къ китайскому императору. Императоръ страшно разгнѣвался и велѣлъ наполнить иглами три котла, обѣщая послать противъ Ходжи столько-же воиновъ, сколько вмѣстилось въ котлахъ иголокъ.
Ханъ Ходжа во главѣ войска въ 70,000 челов. отбивался подъ Манасомъ отъ безчисленныхъ китайскихъ полчищъ цѣлый мѣсяцъ. Подъ конецъ онъ побѣдилъ и съ 32,000 войска вернулся въ Кашгаръ, а оттуда въ Булюнъ-куль, гдѣ произошло новое сраженіе. Съ остатками войска направился онъ къ Малому Кара-кулю, гдѣ китайцы и стали сильно тѣснить его. Въ самую рѣшительную минуту съ Мустагъ-аты спустилось 40 всадниковъ на вороныхъ коняхъ и рѣшили битву въ пользу хана Ходжи.
Въ войскѣ его находился одинъ батырь Чумъ-каръ-кашка, который получилъ отъ своего господина наказъ - никогда не оглядываться въ битвѣ, иначе онъ никогда не побѣдитъ. Въ трехъ битвахъ соблюдалъ онъ наказъ и побѣждалъ, но въ четвертой обернулся и былъ мгновенно пораженъ стрѣлою. Могила его находится на болыпой высотѣ, около западнаго склона Мустагъ-аты, и одна изъ вершинъ горы носитъ имя батыря.
Китайцы, однако, опять собрали необозримое воиско и напали на хана Ходжу около Малаго Кара-куля; тогда 40 всадниковъ сочли за лучшее убраться во свояси на Мустагъ-ату, - трусость довольно неожиданная, разъ дѣло идетъ о сказочныхъ герояхъ! Ходжа бѣжалъ къ Рангъ-кулю и Корней-тарты; китайцы преслѣдовали его, принудили къ битвѣ и разбили. Войско его было все разсѣяно, и въ концѣ концовъ онъ остался въ темнотѣ съ однимъ только трубачомъ. Ханъ приказалъ трубачу трубить, и остатки его войска мгновенно собрались вокругъ него. Но ихъ было уже слишкомъ мало, что-бы противостоять китайцамъ, тѣ погнали ихъ черезъ горы и долины и мало по малу перебили почти всвхъ.
Всего съ пятидесятью вѣрньши воинами достигъ Ходжа Яшиль-куля - «зеленаго озера» и тамъ одинъ успѣлъ взойти на высокую гору въ то время, какъ воины его были окружены китайцами. Тогда ханъ далъ знакъ своимъ броситься въ озеро, что тѣ и сдѣлали, и тутъ произошло новое чудо: они никакъ не могли потонуть, а китайцы никакъ не могли попасть въ нихъ, сколько ни стрѣляли. Но ханъ умѣлъ выпутаться: взялъ горсть пыли, сотворилъ надъ ней молитву и бросилъ въ озеро, - герои тотчасъ исчезли въ волнахъ! Самъ-же ханъ бѣжалъ въ Бадахшанъ, но шахъ отрубилъ ему голову и отослалъ ее китайцамъ. Тѣло-же его было отправлено друзьями въ Кашгаръ, гдѣ и погребено около Хазретъ-Апака.
Дальше киргизы разсказывали, что на вершиыѣ Мустагъ-аты находится древній городъ Джанайдаръ, воздвигнутый въ такія времена, когда всѣ люди на землѣ были блаженны, и такъ какъ потомъ всякія сношенія между городомъ и прочею землею были прекращены, то обитатели его и до сихъ поръ блаженствуютъ. Тамъ находятся сады, въ которыхъ круглый годъ растутъ чудеснѣйшіе плоды и неувядающіе цвѣты; женщины тамъ не старятся и вѣчно остаются прекрасными. Всѣ блага жизни предлагаются тамъ въ изобиліи ежедневно; смерть, холодъ и мракъ изгнаны оттуда навсегда.
Словомъ, Мустагъ-ата, какъ и Демавендъ и другія горы -великаны, окружена таинственнымъ облакомъ преданій и фантастическихъ легендъ. Да и немудрено, что полудикіе киргизы взираютъ на эту гору съ благоговѣйнымъ трепетомъ, если даже европеецъ безсиленъ передъ ея чарами.
Какъ мощный аванпостъ, преграждающій дорогу въ Центральную, Азію, возвышается Мустагъ-ата, одна изъ высочайшихъ горъ Памира и всего земного шара, имѣющая 7,800 м. высоты и являющаяся въ то же время достойнымъ продолженіемъ мощныхъ хребтовъ: Гималайскаго, Кунь-луня, Кара-корума, Гинду-ку, собранныхъ на «крышѣ міра». Гора эта представляетъ кульминаціонную точку идущаго по меридіану хребта, охватывающаго Памиръ съ востока и носящаго названіе «Мусъ-тагъ» или «ледяныя горы» имя Мустагъ-ата, т. е. «отецъ ледяныхъ горъ» показываетъ ея превосходство передъ хребтомъ.
Это дѣйствительно знаменательное имя: какъ настоящій отецъ, вздымаетъ гора свою сѣдовласую макушку надъ головами дѣтей, хотя и они, какъ онъ, всѣ рослые великаны, одѣтые въ бѣлоснѣжные плащи и ледяныя брони. Словно гигантскій маякъ льетъ Мустагъ-ата свое серебряное сіяніе далеко на необозримое пространство песчанаго моря пустыни. Я много разъ видѣлъ ее издалека, мѣсяцами бродилъ по ея склонамъ, притягиваемый ея чарами.
Что-же касается киргизовъ въ Су-баши, то они менѣе пессимистически относились къ подъему на Мустагъ-ату, нежели ихъ соплеменники на Памирѣ. Всѣ соглашались сопровождать меня и стараться до послѣдняго, но думали всетаки, что экспедиція не удастся. У охотниковъ, которымъ случалось заблудиться на большихъ высотахъ, начинала кружиться голова отъ «тяжелаго» воздуха. и даже ловкіе и быстроногіе архары, когда ихъ загоняютъ къ отвѣснымъ ледянымъ ствнамъ, отступаютъ назадъ. Даже у королевскихъ орловъ слабѣютъ крылья на такихъ высотахъ.
Поэтому мы снарядились, какъ въ настоящій походъ, рѣшившись во что-бы то ни стало одолѣть великана. Мы положили подстерегать минуту, т. е. благопріятной погоды, въ ка комъ нибудь укромномъ мѣстечкѣ и тогда сразу взять его приступомъ.
Рѣшено было разбить третій лагерь на возможно болъшей высотѣ, а оттуда уже производить рекогносцировки и наступленіе.
Въ продолжительныхъ, богатыхъ приключеніями путешествіяхъ часто, однако, бываетъ, что разныя препятствія и превратности идутъ наперекоръ планамъ путешественника, сбиваютъ его на другіе пути, нежели по какимъ онъ рѣшилъ слѣдовать. Подобное пораженіе ожидало и меня на Мустагъ-атѣ. Моимъ намѣреніемъ было, если возможно, добраться до самой вершины горы и изслѣдовать ея геологическое строеніе, ея ледяной покровъ и гигантскіе ледняки, ползущіе по склонамъ съ быстротой маленькой часовой стрѣлки.
Вмѣсто того, чтобы осуществить этотъ планъ и насладиться сознаніемъ, что находишься превыше всѣхъ земныхъ царствъ и народовъ и попираешь ногами пять частей свѣта, имѣя надъ собой только нѣсколько вершинъ азіатскихъ горъ, я принужденъ былъ, ослабѣвшій и полуслѣпой вернуться въ болѣе теплыя области.
Утромъ 17 апрѣля около моей кибитки выстроился готовый выступить живописный горный караванъ. Состоялъ онъ изъ шести киргизовъ въ теплыхъ бараньихъ тулупахъ, съ посохами въ рукахъ, девяти большихъ черныхъ добродушныхъ яковъ и двухъ барановъ. Яки были навьючены необходимымъ провіантомъ, кирками, заступами, топорами, канатами, тулупами, кошмами и коврами, фотографическими аппаратами и проч. Хрупкіе приборы и бинокли везли въ сакъвояжахъ киргизы.
Остальные яки былиподъ сѣдломъ. Мы усѣлись на нихъ, простились съ бекомъ Тогдасынъ и пустились въ далъній путь въ г opy пo направленію SSO. Управляютъ яками посредствомъ бичевки, продѣтой въ носовой хрящъ. Впрочемъ, якомъ немного накомандуешь; онъ большой частью изволитъ идти, какъ ему самому вздумается, уткнувъ носъ въ землю, и его хрюканье раздается точно шумъ отдаленной лѣсопильни.
Мы прошли первый ледникъ, отливавшій на склонѣ свѣтло-зеленымъ цвѣтомъ. У подножья его конечной морены лежала гигантская разбивщаяся пополамъ гнейсовая глыба. Мѣсто это называется Кемпиръ-кышлакъ, или «бабій поселокъ». Преданіе гласитъ, что когда ханъ Шугнанскій воевалъ съ киргизами, всѣ разбѣжались отсюда, кромѣ одной старухи, спрятавшейся здѣсь между двумя обломками глыбы.
Подъемъ очень крутъ; нигдѣ не видно твердыхъ, нетронутыхъ разложеніемъ скалъ; мѣстность вся усвяна гнейсо выми обломками всѣхъ сортовъ и величинъ. Гора состоитъ почти исключительяо изъ гнейса и кристаллическаго сланца. Выше въ продуктахъ разложенія горныхъ породъ я находилъ обломки чернаго порфира и сильно спрессованнаго блестящаго сланца; послѣдній находился также въ скалахъ, сложенныхъ изъ твердыхъ, нетронутыхъ еще процессомъ вывѣтриванья горныхъ породъ, на высотѣ 6,000 м.
Къ вечеру мы достигли свободнаго отъ снѣга мѣстечка, въ защитѣ отъ вѣтра, на высотѣ 4,439 м. Такимъ образомъ мы поднялись отъ Су-баши, расположеннаго на высотѣ 3,756 м., почти на 700 м. Здѣсь мы сдѣлали привалъи разбили свой простой бивуакъ. Изъ кошмъ и ковровъ, альпійскихъ палокъ и веревокъ киргизы соорудили родъ ширмы, защитившей насъ отъ южнаго вѣтра. Зарѣзавъ одного изъ барановъ, киргизы произнесли молитву: «Аллаху экберъ, бисмиллахъ эррахманъ эррахманъ!» и мясо еще не успѣвло остыть, какъ уже было брошено въ котелъ со снѣговой водой, кипѣвшей надъ костромъ изъ сухого помета.
Вечеромъ подошелъ киргизъ съ еще двумя яками, нагруженными терескеномъ. Развели чудесный огонь, вокругъ котораго мы и усѣлись трапезовать. Живое пламя прыгало и металосъ туда и сюда, словно легкомысленная танцовщица, цѣлуя окружающихъ и обжигая бороду какого нибудь зазѣвавшагося замерзшаго киргиза, подавая тѣмъ поводъ къ общему веселью. Изъ-за Мустагъ-аты выплылъ мѣсяцъ, окруженный сіяющимъ вѣнчикомъ; огонь мало по.малу потухъ, и мы спокойно заснули подъ открытымъ небомъ на горѣ Хазретъ-и-Муза.
На слѣдующій день 18 апрѣля погода была неблагопріятная, холодная, вѣтряная, небо все въ тучахъ, но мы все-таки рѣшили сдѣлать попытку. Взято было лишь три яка, такъ какъ киргизы захотвли лучше идти пѣшкомъ. По крутымъ извилистымъ тропинкамъ стали мы взбираться по склонамъ, становившимся все круче. Яки подвигаются съ удивительной увѣренностью, но зато часто отдыхаютъ. Когда тучи временами рѣдѣли, глазамъ открывались чудныя картины. Долина Сары-колъ развертывалась внизу, какъ на ладони; на сѣверѣ виднѣлись Малый Кара-куль и Булюнъ-куль, на югозападѣ горные хребты Мургаба, и глубоко внизу подъ нами на западѣ могила батыря Чумъ-кара-кашки; изъ долины она кажется лежащею на большой горѣ отсюда-же послѣдняя смотрѣла ничтожнымъ холмомъ.
Дойдя до ущелья ледника Ямбулакъ, мы остановились. Находились мы на высотѣ 4.850 м., т. е. выше всѣхъ европейскихъ горъ. Съ королевскимъ величіемъ выступаетъ ледникъ изъ воротъ своего дворца - глубокаго и широкаго ущелья. Выйдя изъ горъ на открытое мѣсто, онъ становится втрое, вчетверо шире, зато во столько-же разъ тоньше. Старыя и новыя конечныя морены, боковыя и береговыя, ледниковыя ложа - всѣ видны отсюда съ высоты птичьяго полета.
На высотѣ 5,336м. насъ застигъ буранъ, да такой жестокій, что нѣсколько часовъ пришлось не двигаться съ мѣста, пока, наконецъ, мы рѣшились съ величайшей осторожностьюповернуть назадъ по свѣжимъ сугробамъ, скрывавшимъ предательскія ямы и каменыя глыбы. Въ два часа термометръ показывалъ - 4.5°.
Когда мы послѣ многихъ мытарствъ и приключеній вернулись въ нашъ лагерь, мы нашли тамъ кибитку, любезно доставленную мнѣ бекомъ Тогдасыномъ вмѣстѣ съ провіантомъ и топливомъ.
19 апрѣля буранъ разразился и на высотѣ, гдѣ былъ разбитъ лагерь. Ясно было, что хорошей погоды придется ждать долго, и я послалъ Куль Маметыева въ долину запастись продовольствіемъ на нѣсколько дней. Самъ-же я предпринялъ экскурсію съ Исламъ-баемъ и двумя киргизами. Остальные, у которыхъ сдѣлалась наканунѣ сильная головная боль и тошнота - остались.
Экскурсія вышла въ высшей стеиени интересной и поучительной; дошли мы до мыса ледника Ямбулака; была снята точная топографическая карта, сдѣланы разрѣзы и измѣренія, а также снято съ десятокъ фотографій. Вооружив-шись веревками, толорами и шестами мы двинулись по леднику и прошли отъ края 320 м.; тутъ насъ остановила трещина въ 18 м. глубины. Если судить по выпуклостямъ льда по близости, доходившимъ до 30 м. высоты, ледникъ долженъ былъ имѣть въ этомъ мѣстѣ по крайней мѣрѣ 50 м. толщины. Во время этого опаснаго странствія по льдамъ, намъ часто приходилось перепрыгивать черезъ зіяющія трещины, причемъ принимались разумѣется, всевозможныя мѣры предосторожности.
Вечеромъ былъ составленъ планъ подняться на другой день съ кибиткой на южный склонъ горы и оттуда сдѣлать новую попытку. Тутъ, словно по мановенію злого духа у меня началось воспаленіе глазъ, которымъ я страдалъ прежде, сопровождающееся сильной болью. Всѣ аптечныя средства были испробованы тщетно, и на слѣдующій день боль такъ усилиласъ, что мнѣ пришлось оставить своихъ и вернуться въ Су-баши. Грандіозный планъ разрушился, съ такимъ трудомъ организованная экспедиція не удалась. Я разсчитался съ киргизами, и Мустагъ-ата, вся залитая теперь солнечнымъ блескомъ и представлявшая чудное зрѣлище - для тѣхъ, кто не страдалъ глазами, - была оставлена на этотъ разъ въ покоѣ.
Такъ какъ болѣзнь глазъ, не смотря на отдыхъ и тепло, все продолжала ухудшаться, то я дня черезъ два счелъ за лучшее отправиться въ Булюнъ-куль, гдъ осталась половина моихъ вещей, двое людей и шесть лошадей. При отъѣздѣ жители аула и даже нѣкоторые изъ китайскихъ солдатъ распростились со мной истинно сердечнымъ образомъ. Все населеніе аула собралось на проводы и держало себя, точно на похоронахъ, тихо и молчаливо. Черезъ часъ насъ нагнала по дорогѣ кучка солдатъ; служба помѣшала имъ проститься съ нами, и они теперь явились пожелать намъ счастливаго пути. Они провожали насъ добрыхъ полчаса, распѣвая въ нашу честь заунывныя пѣсни ; въ общемъ похоже было, какъ будто караванъ нашъ - погребальное шествіе, пѣсенники эти - плакальщицы, а я самъ - покойникъ.
Да, печально было наше шествіе въ это утро 25 апрѣля. Я напринимался салицила и морфина и чувствовалъ себяи глухимъ и взбѣшеннымъ. На лѣвомъ глазу была плотная повязка, а на правомъ, еще здоровомъ, но страшно чувствительномъ къ свѣту, двойное темное стекло очковъ. Весь путь до Булюнъ-куля мы сдѣлали все-таки въ одинъ пріемъ, проѣхавъ безостановочно десять часовъ. Около Кара-куля опять захватилъ насъ буранъ, который въ вечеру усилился, и, когда мы въ темнотѣ прибыли въ Булюнъ-куль, вся мѣстность кругомъ опять была въ зимнемъ нарядв.
Джанъ-дарынъ теперь вернулся изъ Кашгара, и я тотчасъ послалъ къ нему гонца съ просьбой доставить мнѣ приличную кибитку, но гонецъ вернулся съ отвѣтомъ, что Джанъ-дарынъ пьянъ, и его нельзя тревожить. Пришлось довольствоваться тѣмъ, что было, жалкой кибиткой, въ которую сквозь щели проникалъ снѣгъ. Я рѣшилъ, впрочемъ, оставаться здѣсь еще нѣсколько дней, такъ какъ мнѣ становилось все хуже.
Но не тутъ-то было. 26-го около полудня явился посланный отъ Джанъ-дарына съ приказаніемъ удалиться изъ Бу-люнъ-куля рано утромъ на другой-же день, - иначе мнѣ помогутъ убраться его солдаты. Выбора не было, приходилось повиноваться. Спѣшу, впрочемъ, оговориться въ пользу китай цевъ, что непріятный этотъ случай былъ единственнымъ за все время моего путешествія по китайской территоріи. Тутъ мнѣ пришлось имѣть дѣло съ грубымъ неотесаннымъ мандариномъ, впослѣдствіи же я узналъ китайцевъ съ совершенно другой стороны.
27 апрѣля я простился съ Куль Маметыевымъ, который вернулся на Памирскій постъ и позже былъ награжденъ медалью отъ короля Оскара.
Кромѣ того, за оказанные мнѣ услуги получили знаки отличія и многіе изъ офицеровъ укрѣпленія, такъ что неудивительно, если русскіе считали меня переодѣтымъ принцемъ.
Около Тарбаши (начало узкаго прохода) мы свернули къ востоку по глубоко врѣзавшейся въ хребетъ Мусъ-тагъ долинѣ Гезъ. Я потороплюсь провести по ней читателя, такъ какъ самъ не много-то видѣлъ кругомъ,?я почти все время ѣхалъ съ завязанными глазами. По крутымъ головоломнымъ тропинкамъ достигли мы во мракѣ и туманѣ Учъ-каппа («Три каменныя хижины»), гдѣ провели ночь.
На слѣдующее утро предстоялъ трудный переходъ черезъ рѣку Гезъ. Она здѣсь очень быстра и глубока и протекаетъ вдоль стѣны скалъ по правой сторонѣ долины. Здѣсь тропинка круто подымается вверхъ и вьется по почти отвѣсной стѣнѣ скалы. По краю вбиты колья. Люди мои сначала предпочитали было переправу вбродъ черезъ рѣку, но послѣ того, какъ первыя лошади чуть не потеряли подъ ногами почву въ пѣнящихся, глубокихъ водахъ рѣки, рѣшили попытаться ѣхать по тро пинкѣ. Медленно взбирались мы на крутой гребень скалы, пока двѣ лошади не устали и не отказались идти дальше.
Опять пришлось обратиться къ рѣкѣ, которую, наконецъ, съ большимъ трудомъ и перешли, принявъ всѣ мѣры предосторожности. Ящики мои перевозили только на лучшихъ лошадяхъ, что очень и задержало насъ, такъ какъ много времени ушло на перегрузку. Каждую лошадь сопровождали двое верховыхъ, чтобы помочь ей въ случаѣ, если ее опрокинетъ теченіемъ. Крайне жутко въѣзжать съ лошадью въ пѣнящуюся бурлящую рѣку, въ которой не видно дна, такъ что не знаешь, чѣмъ оно покрыто, щебнемъ или гальками, не знаешь мелка рѣка, или глубока. И надо строго держаться брода, если не хочешь выкупаться, что далеко не безопасно, если сидишь съ ногами въ стременахъ, а рѣка неподалеку оттуда круто низвергается, образуя водопадъ въ тѣснинахъ скалъ.
(Съ фотографіи автора).
Послѣ того мы не разъ переправлялись черезъ рѣку, то вбродъ, то пo болѣе или менѣе шаткимъ мостикамъ. Особенно живописенъ былъ одинъ. Передней частью онъ опирался на лежащую въ руслѣ громадную округленную глыбу. Долина спускается очень круто, и рѣка образуетъ непрерывные водопады. Узкій проходъ между стѣнами скалъ, гдѣ звуки будятъ громко эхо, былъ наполненъ туманомъ, закрывавшимъ горизонтъ. Дорога, до крайности.каменистая и бугристая, все время идетъ между высоко вздымающимися стѣнами конгломерата. Круглыя гнейсовыя глыбы иногда такъ далеко высовываются изъ стѣнъ, что того и гляди оторвутся и сокрушатъ тебя. Куда легче дышется, когда проѣдешь такое мѣсто.
Температура совсѣмъ измѣнилась, и мы только теперь замѣтили, что уже весна. Минимальная температура ночью равнялась ?0.1°; по мѣрѣ же нашего углубленія въ долину становилосьвсетешкве: около полудня было 8°; въ два часа дня 11.6°;. въ 3 ч. 13°; въ 4 ч. 14.5° и въ 8 час.+15°. Мы остановились около Купрукъ-караула, гдѣ минимальный термометръ показалъ въ ночь на 29 апрѣля 4°.
Мѣстность эта пользуется дурной славой, какъ пристанище китайскихъ и кашгарскихъ разбойничьихъ шаекъ. Поэтому ночному караулу приказано было глядѣть въ оба за вещами и лошадьми. Люди посовѣтовали мнѣ держать оружіе на готовѣ. Но о разбойникахъ не было ни слуху, ни духу, и ночь прошла такъ-же спокойно, какъ и всѣ предыдущія.
На слѣдующій день опять предстояла тяжелая переправа черезъ рѣку. Одна изъ вьючныхъ лошадей, на которой кромѣ того ѣхалъ сартъ Ходжа, чуть не захлебнулась. Всѣ бросились въ воду, кто раздѣтый, кто въ одеждѣ, исъ болъшимътрудомъ спасли животное и вещи. Ходжа принялъ невольную ванну, съ головой уйдя подъ воду.
Это была не послѣдняя переправа; много разъ еще переходили мы рѣку то вбродъ, то пo довольно таки опаснымъ мостамъ; долина понемногу расширилась, и показался лѣсокъ. Около полудня температура равнялась 19°. Мы приближались къ болѣе низменнымъ областямъ съ болѣе мягкимъ климатомъ. Желтоватый густой туманъ стоялъ между стѣнами горъ, и такъ какъ вдобавокъ глаза у меня все болѣли, то я и не много видѣлъ изъ живописныхъ мѣстностей кругомъ.
30 апрѣля сдѣланъ былъ послѣдній переходъ по горамъ, которыя еще съ утра пошли ниже, потомъ смѣнились холмами, с тали развѣтвляться и, наконецъ, исчезли въ туманѣ. Мѣстность становиласъ все ровнѣе, показались поросшія травою поля, и лошади забыли всякую дисциплину. Бѣдныя животныя, прошедшія на Памирѣ черезъ настоягцее леченіе голодомъ, не могли удержаться, чтобы не щипать мимоходомъ аппетитную траву.
Перейдя черезъ три небольшіе моста, мы оставили долину Гезъ далеко влѣво. Послѣдній мостъ былъ очень опасенъ, и мы чуть не лишились тамъ одной лошади, которая застряла ногами между перекладинами. Лошадь развьючили и соединенными силами высвободили. Затѣмъ люди исправили мостъ, заткнувъ дыры комками земли.
Около Ташъ-мелыка (собственно Ташъ-балыка, т. е. «каменной рыбы») находится небольшая китайская крѣпостца, комендантъ которой задержалъ насъ просмотромъ паспортовъ. Послѣднюю ночь мы провели въ городкѣ Тарымъ (земледѣліе) и вечеромъ 1 мая прибыли въ Кашгаръ, гдѣ я нашелъ сердечный пріемъ у моего стараго друга консула Петровскаго и его секретаря Лючша.
