2 мая. Покинувъ умирающій караванъ, я сталъ свободнѣе, ничто не стѣсняло, не задерживало теперь моего движенія, и все дѣло было теперь въ томъ, чтобы идти, идти, по возможности, по прямому направленію. Мы съ Касимомъ и шагали безостановочно два часа. Наконецъ, ходьба по глубокому песку такъ изморила насъ, что мы прилегли. Одѣты мы были легко. Касимъ въ одной курткѣ, въ бѣлыхъ шароварахъ и сапогахъ; я въ шерстяныхъ исподнихъ, въ костюме изъ тонкой бѣлой бумажной матеріи, въ русской фуражкѣ съ козырькомъ и въ высокихъ непромокаемыхъ сапогахъ. Ночная свѣжесть поэтому скоро подняла насъ на ноги и гнала впередъ, пока мы не согрѣлись и не устали до того, что буквально свалились съ ногъ и тотчасъ-же заснули.
Въ 4 ч. утра холодъ заставилъ насъ очнуться; мы чуть не закоченѣли совс ѣмъ. Быстрымъ маршемъ продолжали мы путь и шли пять часовъ безъ остановки. Въ 9 ч. мы присѣли отдохнуть на часъ.
Поднялся свѣжій вѣтеръ съ запада и, благодаря навѣваемой имъ прохладѣ, мы могли пройти еще конецъ. Но въ половинѣ двѣнадцатаго жара стала невыносимой; у насъ просто темнѣло въ глазахъ. Въ изнеможеніи упали мы на песокъ и цѣлый день провели на обращенномъ къ сѣверу крутомъ склонѣ бархана, гдѣ песокъ не успѣлъ еще особенно нагрѣться.
Съ помощью заступа Касимъ вырылъ яму подъ самымъ гребнемъ бархана и накопалъ охладившагося за ночь песку. Мы раздѣлись до нага, зарылись въ этотъ песокъ, воткнули заступъ у себя въ головахъ и повѣсили на него наши платъя, устроивъ такимъ образомъ подобіе ширмъ для защиты отъ солнца. Теперь стало хорошо, прохладно. Но понемногу песокъ согрѣлся отъ теплоты нашего тѣла и отъ воздуха. Тогда мы сбросили съ себя этотъ слой песку, и Касимъ, накопавъ свѣжаго, посыпалъ имъ мое тѣло. Какая прохлада! Я какъ будто принялъ холодный душъ въ этой раскаленной атмосферѣ. Мы опять совсѣмъ зарылись въ посокъ, изъ котораго торчали
(Съ рисунка автора).
толъко наши головы, которыя мы тщательно прятали въ тѣнь, чтобы не получить солнечнаго удара. Комаръ и двѣ мухи составили намъ компанію; вѣроятно, ихъ принесло вѣтромъ издалека.
Такъ мы лежали весь день молча, но заснуть не могли. Въ 6 ч. вечера мы встали, одѣлись и еле поплелись дальше, безъ сомнѣнія, разслабленные этой сухой песочной ванной. Тѣмъ не менѣе мы шли съ маленькими остановками до 1 часу ночи, когда опять свалились въ изнеможеніи и заснули.
3 мая. Подкрѣпившись сномъ, мы двинулись снова въ 4 1/2 часа утра. Утро до восхода солнца вообще самое лучшее время для ходьбы: прохладно и можно, не отдыхая, дѣлать большіе концы.
Сегодня наша угасающая надежда оживилась, и мы подбодрились. Касимъ вдругъ остановился, схватилъ меня за плечо и молча указалъ рукой на востокъ. Я, сколько ни напрягалъ зрѣніе, не видѣлъ въ томъ направленіи ничего необычайнаго. Касимъ-же своимъ соколинымъ взоромъ разглядѣлъ на горизонтѣ зеленый кустарникъ тамариска. На немъ сосредоточились теперь всѣ наши упованія.
Мы направили курсъ прямо на кустарникъ, ни на минуту не теряя его изъ виду. Когда мы спускались въ котловину, онъ исчезалъ, но, поднявшись на вершину бархана, мы видѣли его снова. Мало-по-малу мы все подвигались къ нему. Добравшись, наконецъ, до кустарника, мы возблагодарили Бога, набросились на свѣжую зелень и стали, точно животныя, жевать сочныя иглы.
Кустарникъ дѣйствительно былъ живымъ! Корни его, видно, достигали до грунтовыхъ водъ, значитъ, и открытая вода была теперь не за горами, до нея возможно было добраться.
Кустарникъ росъ на вершинѣ бархана, и по близости нигдѣ не было видно участковъ обнаженной твердой почвы. Удивительное растеніе - тамарискъ (Tamarix elongata)! Онъ купаетъ свои крѣпкіе гибкіе вѣтви и стволъ - высотою не болѣе 2 метр. - въ лучахъ палящаго солнца, а корни посылаетъ въ невѣдомую глубь высасывать влагу грунтовыхъ водъ. Корни служатъ какъ-бы насосами, снабжающими влагою все растеніе, которое покоится на подвижной волнистой поверхности песчанаго моря, словно кувшинка на поверхности водъ.
Одинъ видъ этого кустарника приводилъ насъ въ восхищеніе. А что за наслажденіе было растянуться на часокъ въ его скудной тъни! Онъ явился для насъ масличною вѣтвъю, свидѣтельствовавшею, что это море песку имѣетъ таки границы, свои «крайнія шкеры», которыя подаютъ потерпѣвшему крушеніе мореплавателю надежду на близость береговъ! Я взялъ съ собой нѣсколько вѣтокъ тамариска и съ наслажденіемъ вдыхалъ ихъ свѣжій ароматъ. Надежда на спасеніе была во мнѣ теперь сильнѣе, чѣмъ когда либо, и мыновымъ подъемомъ мужества продолжали путь къ востоку. Барханы стали пониже, едва достигая 10 метр., а въ промежуткѣ между двумя изъ нихъ мы нашли два небольшихъ жиденькихъ пучка дырисуили чія(Lasiagrostis splendens*) и принялись жевать стебельки. Надежда не обманула насъ: въ 9 1/2 час. вечера мы увидъли еще кустъ тамариска, а дальше къ востоку ихъ виднѣлось много.
*) Одна изъ многихъ разновидностей ковыля. Примѣч. перев.
Но силы наши были парализованы жарой, и мы просто свалились на песокъ подъ тѣнью тамариска, а затѣмъ, по вчерашнему, раздѣлись до нага и зарылись въ холодный песокъ.
Цѣлыхъ 9 часовъ лежали мы, какъ мертвые; Касимъ съ трудомъ могъ набросать на меня свѣжаго песку. Въ 7 ч. вечера мы, шатаясь, двинулись дальше. Черезъ три часа - Касимъ снова остановился и воскликнулъ: Тогракъ (тополь)! Что-то темное рисовалось за ближайшими барханами. Оказалось, что это дѣйствительно были три великолѣпныхъ тополя (Populus diversifolia) съ сочной листвой. Листья эти, однако, такъ горьки, что не очень то тянетъ жевать ихъ; но мы натирали ими кожу, пока она не становилась влажной.
Совершенно разбитые усталостью мы лежали часа два, прежде чѣмъ собрались съ силами изслѣдовать мѣстность. Мы начали было рыть колодезь около корней дерева, но силъ нашихъ не хватило: заступъ буквально валился у насъ изъ рукъ. Песокъ оказался только слегка влажнымъ, и до воды, видно, было еіце далеко. Мы, впрочемъ, не упали духомъ и принялись рыть прямо голыми руками, но скоро должны были отказаться отъ попытокъ дорыться до грунтовой воды.
Вмѣсто того мы собрали въ кучу всѣ сухія вѣтви, разбросанныя кругомъ, и зажгли громадный костеръ, бросавшій отблескъ далеко кругомъ. Окружающіе барханы выступали изъ мрака, словно зловѣщіе призраки.
Огонь долженъ былъ послужить сигналомъ для Исламъ-бая, если онъ еще оставался въ живыхъ, въ чемъ я сильно сомнѣвался. Кромѣ того, мы надѣялись привлечь этимъ сигналомъ вниманіе людей въ случаѣ, если кто нибудь ѣхалъ вдоль лѣваго берега Хотанъ-дарьи по дорогѣ, соединяющой Хотанъ съ Акъ-су. Въ виду этой важной цѣли, мы выбиваясь, изъ силъ, поддерживали огонь въ теченіе 2 часовъ.
Касимъ поджарилъ на огнѣ кусочекъ курдюка овцы, который и проглотилъ съ большими усиліями; для мевя оказалось не легче справиться съ омарами. Остатки «провіанта» мы бросили; незачѣмъ было понапрасну таскатъ ихъ съ собой. Но пустую жестянку изъ подъ шоколада я рѣшилъ сохранить: изъ нея я могъ напиться воды, зачерпнутой въ Хотанъ-дарьѣ! Послѣ того мы заснули около тлѣющаго костра, умѣрявшаго своей теплотой ночной холодъ.
4 мая. Въ 3 часа утра мы проснулись, въ 4 выступили въ путь, шатаясь и спотыкаясь на каждомъ шагу. Тащились до 9 ч. утра. Тутъ снова разверзлась передъ нами песчаная пучина, какъ будто съ злорадствомъ ожидая момента, когда можно будетъ окончательно поглотить насъ.
Тополей больше не попадалось, а кустарники тамариска были разбросаны такъ рѣдко, что ихъ и не видно было другъ отъ друга. Мы сильно упали духомъ, опасаясь, что попали просто въ впадину, а теперь опять пойдетъ безконечный песокъ. Въ 9 ч. мы пластомъ упали у корней тамариска и цѣлыхъ 10 часовъ лежали на солнцепекѣ.
Касимъ былъ такъ изнуренъ, что уже не могъ выкопать ямы, или посыпать меня холоднымъ пескомъ, и я страшно страдалъ отъ жары. Весь день мы не перемолвились словомъ, да и о чемъ было говорить? Думали мы оба объ одномъ и томъ-же, боялись одного и того-же. Да мы и не въ состояніи были говорить, а только хрипѣли, или шептали.
Куда дѣвались песчаные вихри, которые недѣлю тому назадъ дарили насъ такой густой тѣнью? Тщетно высматривали мы - не покажется-ли на горизонтѣ черной полосы густыхъ облаковъ, которые могли защитить насъ отъ палящаго солнца. Солнце и пустыня словно сговорились погубить насъ.
Но и этотъ тяжелый день подошелъ къ концу; солнце еще разъ приблизилось къ западному горизонту. Напрягая послѣднія силы, я всталъ, стряхнулъ песокъ съ тѣла, которое вмѣсто кожи, было, казалось, обтянуто коричневымъ пергаментомъ, одѣлся и позвалъ Касима. Онъ прохрипѣлъ, что не можетъ двинуться съ мѣста, и жестомъ, полнымъ безнадежнаго отчаянія, далъ мнѣ понять, что, по его мнѣніто, все кончено.
Я двинулся одинъ. Стояла могилъная тишина; тѣни отъ бархановъ казались чернѣе обыкновеннаго. Иногда я отдыхалъ на барханахъ. Теперъ только я окончательно остался одинокъ, наединѣ съсвоей совѣстью и звѣздами, которыя горѣли, словно электрическія лампочки. Только онѣ однѣ составляли мнѣ компанію, только ихъ я еще узнавалъ, только онѣ убѣждалименя въ томъ, что я еще не въ царствѣ мертвыхъ. Прохладный воздухъ не шелохнулся, малѣйшій звукъ былъ-бы слышенъ издалека. Я приложился ухомъ къ песку и прислушался, но кромѣ тиканья хронометровъ, да слабаго медленнаго біенія собственнаго сердца, ничего не услышалъ.
Тутъ я отвелъ дупіу, закуривъ послѣднюю папироску. Остальныя мы выкурили въ предыдущіе дни; куренье до нѣкоторой степени притупляло муки жажды. Я всегда начиналъ первый, выкуривалъ половину папироски, а доканчивать отдавалъ Касиму. Тотъ долго наслаждался ею, выкуривая даже часть мундштука гилъзы и говорилъ, что отъ папироски и на душѣ становится какъ-то легче. Въ этотъ вечеръ мнѣ пришлось самому докурить папироску.
5 мая. Я шелъ ночью до 12 1/2 часовъ, когда свалился около куста тамариска. Послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ попытокъ развести костеръ, я заснулъ.
Но что это? Песокъ захрустѣлъ подъ чьими-то шагами, и въ темнотѣ вырисовался темный силуэтъ мужской фигуры. - Это ты, Касимъ??спросилъ я. - Я, господинъ, ?отвѣтилъ онъ. Ночная прохлада немножко подкрѣпила его, и онъ притащился по моимъ слѣдамъ. Встрѣча подбодрила насъ обоихъ, и мы съ часъ еще шли въ темнотѣ, борясь съ усталостью и одолѣвавшимъ насъ сномъ. Крутые склоны бархановъ были теперь преимущественно обращены къ востоку. Каждый разъ, спустившись съ такого ската, я затѣмъ долго ползъ на четверенъкахъ. Мы оба были разбиты усталостью и какъ-то вялоравнодушны, но все еще боролись за жизнь.
Можно представить себѣ наше изумленіе, когда мы на отлогомъ склонѣ одного бархана нашли слѣды человѣческихъ ногъ! Мы припали къ нимъ и стали разглядывать ихъ. Ясно было, что тутъ проходили люди и, что мы, слѣдовательно, были недалеко отъ рѣки. Съ какой стати въ самомъ дѣлѣ забрались бы люди вглубь пустыни? Въ одно мнгновенье сонъ и усталость съ насъ какъ рукой сняло. - А, вѣдь, слѣды-то какъ будто свѣжіе! съ удивленіемъ замѣтилъ Касимъ. Меня-же это не удивило, такъ какъ въ теченіе нѣсколькихъ дней не было вѣтра. А, можетъ быть, эти слѣды были оставлены какимъ нибудь пастухомъ, который, увидавъ вчера огонь на-шего костра, сдѣлалъ крюкъ, забравъ отъ дороги въ пустыню, чтобы узнать, въ чемъ дѣло.
Мы поднялись по слѣдамъ нагряду, гдѣ песокъ былъ плотно спресованъ, и гдѣ слѣды отпечатались отчетливѣе. Припавъ къ слѣдамъ, Касимъ вдругъ едва слышнымъ голосомъ промолвилъ: - Это наши собственные слѣды!
Я всмотрѣлся и убѣдился въ справедливости его словъ. На пескѣ явственно отпечатались подошвы нашихъ сапогъ, a тамъ и сямъ виднѣлись и ямки отъ заступа, на который Касимъ опирался при ходьбѣ. Печальное открытіе! Сколько-же времени мы такъ кружили? Должно быть, не особенно долго, такъкакъ я лишь въ теченіе послѣдняго часа, одолѣваемый усталостью, забылъ про компасъ. Это соображеніе нѣсколько успокоило насъ, но вообще съ насъ довольно было на этотъ разъ, и мы улеглись и заснули около нашихъ слѣдовъ. Было 2 1/2 ч. утра.
На зарѣ мы проснулись и въ 4ч. 10 м. потащились дальше. На Касима страшно было взглянуть: распухшій, совершенно сухой и бѣлый языкъ, посинѣвшія губы, ввалившіяся щеки и какіе-то стеклянные глаза. Его мучила похожая на предсмертную судорожная икота, отъ которой содрогалось все его тѣло; онъ съ трудомъ держалея на ногахъ, но всетаки тащился за мной.
Горло у насъ горѣло отъ жажды невыносимо. Намъ чудилось, что у насъ скрипятъ всѣ суставы, какъ будто готовые загорѣться; глаза наши были такъ сухи, что мы съ трудомъ могли подымать и опускать вѣки.
Около 5 ч. мы достигли «дере» (собственно долина) - впадины въ пескѣ, и я скоро убѣдился, что это старое рѣчное русло. На днѣ его въ изобиліи росли тополя; слѣдовательно, грунтовыя воды не могли находиться на особенно большой глубинѣ. Еще разъ попытались мы пустить въ дѣло заступъ, но силъ опять не хватило, и мы поплелись дальше къвостоку.
Когда солнце взошло, на восточномъ горизонтѣ явственно обозначилась горизонтальная полоска, съ едва замѣтными неровностями. Мы даже вздрогнули привидѣ ея вмѣсто обычной зубчатой линіи, образуемой безконечнымигрядамибархановъ. Черезъ нѣкоторое время мы открыли на горизонтѣ черную полосу. Какая радость, какое счастье! Эта полоса обозначала лѣсъ на берегу Хотанъ-дарьи, которая, наконецъ, перестала убѣгать отъ насъ! Пройдя узкую полосу неглубокаго безплоднаго песку, мы въ 5 ч. утра, вступили въ частый, сплошной лѣсъ, гдѣ подъ густолиственными вершинами деревьевъ, стоявшихъ въ свѣжемъ весеннемъ уборѣ, царила тѣнь и прохлада.
Схватившись рукой за лобъ, я стоялъ, точно очарованный этимъ чуднымъ зрѣлищомъ. Я старался собраться съ мыслями, какъ будто только что пробудившись отъ ужаснаго мучительнаго кошмара. Вѣдь, мы только что цѣлыя недѣли медленно умирали среди раскаленныхъ песковъ, тащились по долинѣ мертвыхъ, а теперь - !
Куда ни взгляни кругомъ - жизнь, весна, птицы, цвѣты, зелень всъхъ оттѣнковъ, тѣнь, а далыпе, между безчисленными стволами деревьевъ, слѣды звѣрей и дичи: тигровъ, волковъ, лисицъ, оленей, антилопъ, газелей и зайцевъ! Въ воздухѣ жужжали мухи и комары, гудѣли, проносясь стрѣлой, жуки, звучали утреннія пѣсенки птицъ!
Лѣсъ становился все чаще; тамъ и сямъ стволы тополей были обвиты ліанами. Иногда намъ преграждали путь непроходимыя баррикады изъ упавшихъ деревьевъ, сухого валежника и кучъ хвороста.
Въ 7 ч. 10 м. мы замѣтили, что лѣсъ порѣдълъ; между деревьями ясно виднѣлись слѣды людей и лошадей, лошадиный пометъ. Опредѣлить ихъ давность, однако, было невозможно,? въ чащѣ лѣса они были защищены отъ песчаныхъ бурановъ и могли сохраняться очень долго. Но какая радость, какое. счастье! Теперь ясно было, что мы спасены.
Я предложилъ Касиму пройти весь лѣсъ насквозь и продолжать путь къ востоку, такъ какъ рѣка должна была находитьоя въ этомъ направленіи неподалеку. Но Касимъ полагалъ, что слѣды, безъ сомнѣнія, указываютъ дорогу и могутъ скорѣе привести насъ къ рѣкѣ. Такъ какъ тропинка, по которой шли слѣды, была удобна и, слѣдуя по ней, мы все время могли оставаться въ тѣни, то я и согласился съ Касимомъ.
Спотыкаясь, дошатываясь, побрели мы по этой тропинкѣ къ югу, но уже въ 9 ч. утра тропическая жара сломила наши силы, и мы легли въ тѣни тополей. Руками вырылъ я себѣ яму между корнями и цѣлый день пролежалъ въ ней, ворочаясь отъ жары съ боку на бокъ; заснуть мнѣ такъ и не удалось ни на минуту. Касимъ лежалъ неподвижно на спинѣ, ілироко раскрывъ глаза и ротъ, и бредилъ, что-то бормоталъ, стоналъ и не отвѣчалъ мнѣ, какъ я ня трясъ его.
День показался мнѣ безконечнымъ; я изнывалъ отъ нетерпѣнія. Я чувствовалъ, что рѣка гдѣ нибудь тутъ, совсѣмъ близко, и томился по водѣ.
Только въ 7 ч. вечера я былъ въ состояніи одѣться и позвалъ Касима идти за водой. Но онъ только замоталъ головой и жестами далъ мнѣ понять, чтобы я шелъ одинъ, напился и скорѣе вернулся къ нему съ водой, не то онъ умретъ, гдѣ лежитъ.
Тогда я взялъ заступъ и снялъ желѣзный налопатникъ съ древка: послѣднее должно было послужить мнѣ посохомъ и орудіемъ для защиты, а налопатникъ я повѣсилъ на вѣтку, свѣшивавщуюся надъ тропинкой, чтобы мнѣ легче было потомъ найти это мѣсто.Въ то-же время во мнѣ вновь пробудилась надежда, что намъ удастся спасти и оставленныя въ пустынѣ вещи, если мы съ этого мѣста отправимся назадъ по прямому направленіго на западъ. Трехъ оставленныхъ нами людей я, напротивъ, считалъ погибшими.
Я двинулся по лѣсу по направленію къ востоку; лѣсъ не рѣдвлъ, и я нѣсколько разъ чуть не завязъ въ чащѣ, изорвалъ въ клочья одежду, исцарапалъ руки. Упадокъ силъ заставлялъ меня безпрестанно присаживаться отдохнуть то на пень, то на стволъ свалившагося дерева. Стало смеркаться, потомъ стемнѣло, и я еле преодолввалъ сонливость, пробираясь то пѣшкомъ, то ползкомъ.
(Съ рисунка Д. Люнгдаля).
Вдругъ лѣсъ разомъ пресѣкся, точно обрѣзанный лѣсеымъ пожаромъ, и къ востоку протянулась равнина, покрытая плотно спресованнымъ пескомъ и глиной. Такъ какъ равнина лежала приблизителъно на 2 метра ниже полосы лѣса, и на ней не было и слѣда бархановъ, то я сразу понялъ, что это ни что иное, какъ русло Хотанъ-дарьи.
Я убѣждался въ этомъ еще болъше, находя тамъ и сямъ высохшіе тополевые стволы или вътви, до половины высовывавшіяся изъ почвы, а также борозды - глубиной до 1 фута - съ острыми краями, видимо, проложенныя потоками воды. Но песокъ здѣсь былъ такой-же сухой, какъ и въ пустынѣ, - рѣчное русло было сухо, въ ожиданіи лѣтняго пратока водъ съ горъ.
Я, однако, не могъ допустить, чтобы мнѣ суждено было умереть отъ жажды около самого русла рѣки и, раскидывая умомъ и соображая свое положеніе, припомнилъ уклоненіе Яркендъ-дарьи къ востоку, а также старое рѣчное русло, которое мы перешли прежде, чѣмъ достигли полосы лѣса. Можетъ быть, и тутъ были однородныя условія, можетъ быть, и Хотанъ-дарья льнетъ больше къ правому берегу, около котораго я, слѣдовательно, могу ожидать найти наиболѣе глубокія мѣста русла. Я и рѣшился поэтому пересѣчь равнину прежде, чѣмъ отчаиваться.
Теперь я направился прямо къ юго-востоку. Почему же не къ востоку, какъ до сихъ поръ? He знаю. Можетъ быть, меня загипнотизировала луна, узенькій серпъ которой блесгвлъ на юго-востокѣ, разливая блѣдный, голубоватый свѣтъ по безмолвной окрестности.
Твердой поступью, подпираясь древкомъ, шелъ я по прямой линіи къ юго-востоку, какъ будто меня вела чья-то невидимая рука. Временами меня одолѣвало искушеніе заснуть, отдохнуть. Пульсъ бился слабо, еле замѣтно, я напрягалъ всѣ силы, чтобы не поддаться сну. Я боялся, что онъ будетъ слишкомъ крѣпокъ, и я уже не проснусь больше.
Я не сводилъ глазъ съ мѣсяца, ожидая - не заблеститъ-ли подъ нимъ серебристая полоска воды. Но ничего такого не показывалось; востокъ тонулъ въ холодномъ ночномъ
Пройдя 2 1/2 килом., я различилъ темную линію лѣса, окаймлявшаго другой берегъ. По мѣрѣ моего приближенія къ ней, опушка лѣса выступала все яснѣе; тутъ оказалась густая заросль кустовъ и камыша; полусвалившійся тополь наклонился надъ углубленіемъ въ рѣчномъ ложѣ. Мнѣ оставалось всего нѣсколько шаговъ до самаго берега, какъ вдругъ передо мной съ шумомъ взлетѣла испуганная утка. Я услышалъ всплескъ и въ слѣдующее мгновенье стоялъ на краю небольшой, всего 20 м. въ длину, лужи съ свѣжей, чистой восхитительной водой!
Напрасно было-бы пытаться описать мои чувства въ этотъ моментъ. Но, куда я обратилъ свои мысли, передъ тѣмъ какъ напиться, читатель самъ догадается.Я сосчиталъ число ударовъ моего пульса: 49, а затѣмъ вынулъ изъ кармана жестянку изъ подъ шоколада, зачерпнулъ воды и сталъ пить. О томъ, какъ вкусна можетъ быть вода, никто, не умиравшій отъ жажды, не имѣетъ и понятія. Я тихонько подносилъ сосудъ ко рту и - пилъ, пилъ, пилъ! Какое наслажденіе, какое блаженство! Никакое вино, даже самъ нектаръ боговъ не могли быть вкуснѣе! Итакъ, надежда не обманула меня: моя счастливая звѣзда продолжала ярко сіять надъ моей головой.
Я не боюсь преувеличить, говоря, что въ теченіе 10 минутъ выпилъ 3 литра. Въ жестянку входилъ не совсѣмъ полный стаканъ, а я опорожнилъ ее 21 разъ. Въ тѣ минуты я и не думалъ о томъ, что, пожалуй, вредно питьтакъ много
послѣ столь продолжительнаго воздержанія. Но я и не чувствовалъ никакихъ дурныхъ послѣдствій. Напротивъ, вмѣстѣ съ этой холодной, свѣжей, прозрачной водой въ меня какъ будто вливалась жизнь, влага словно проникала во всѣ сосуды и ткани' тѣла, впитывавшаго ее въ себя, какъ высохшая губка.
Пульсъ забился сильнѣе, и черезъ нѣсколько минутъ число ударовъ достигло 56. Кровь, за минуту передъ тѣмъ такая сгущенная, съ трудомъ обращавшаяся въ сосудахъ, заструилась съ прежней живостюо! Сморщенныя, высохшія, жесткія руки стали разбухать. Кожа, походившая на пергаментъ, стала опять влажной, упругой, и на лбу скоро появилась благодѣтельная испарина. Словомъ, я ощущалъ, какъ все тѣло мое оживляется, обрѣтаетъ новыя силы; это были захватывающія минуты!
Никогда жизнь не казалась мнѣ прекраснѣе, богаче, дороже! Будущее было залито моремъ свѣта! Жить на свѣте стоило.Всѣ толки о томъ, что земля юдоль почали, казались мнѣ пустой басней. Словомъ, я былъ въ восторженномъ состояніи, и мнѣ чудилось, что какое-то небесное существо провело меня среди ночнаго мрака къ этой лужицѣ я какъ будто еще слышалъ надъ собой шумъ его крылъ.
Когда я напился и пришелъ понемногу въ болѣе нормальное состояніе, мысли мои вернулись къ дѣйствительности, a вниманіе устремилось на ближайшіе предметы. Лужа эта уцѣ-лѣла съ прошлаго года въ глубокой бороздѣ, проложенной теченіемъ вдоль отмели праваго берега. Вода скопилась въ небольшомъ углубленіи въ этой бороздѣ, поэтому я и не могъ замѣтить ея раныне, нежели подошелъ къ углубленію вплотную.
Пройди я отъ него шагахъ въ 50 вправо, или влѣво, я бы никогда не нашелъ его, а до ближайшихъ лужъ въ обѣ стороны было, какъ я убѣдился впослѣдствіи, довольно далеко. Купцы, проходящіе весною съ караванами по дорогѣ между
Хотаномъ и Акъ-су, знаютъкаждую лужицу и всегда останавливаются около нихъ на ночевки. Не наткнись я на эту лужу, я, пожалуй, заблудился-бы, а, можетъ быть, у меня и силъ не хватило-бы дойти до слѣдующей.
На восточномъ борегу виднѣлась густая заросль сухого, пожелтѣвшаго прошлогодняго камыша; между старыми стеблями пробивались и зеленые молоденькіе отпрыски. За ка мышевой опушкой грозно вставалъ темный лѣсъ; серпъ мѣсяца точно повисъ, зацѣпившись за верхушку тополя. Я сидѣлъ около самой лужи, блестящая зеркальная поверхность которой казалась совсѣмъ черной отъ тѣни, наводимой на нее темнымъ лѣсомъ.
Вдругъ въ камышевой заросли послышался шорохъ и шуршанье. Это могъ быть тигръ, но меня теперь и страхъ не бралъ, - недаромъ-же мнѣ была вторично дарована жизнь! Я даже радъ былъ-бы увидѣть высунувшуюся изъ чащи голову тигра съ горящими глазами. Я-бы посмотрѣлъ емупрямо въ эти глаза и спросилъ: посмѣетъ-ли онъ взять мою такою дорогою цѣною купленную жизнь!
Шорохъ и хрустъ сухихъ стеблей камыша, однако, прекратились. Тигръ или какое другое животное, пробиравшееся къ лужѣ напиться, повидимому, сочло за лучшее держаться въ почтительномъ разстояніи, пока мѣсто было занято чело вѣкомъ.
(Съ рисунка Д. Люнгдаля).
Тутъ я вспомнилъ объ умиравшемъ въ лѣсу Касимѣ онъ не въ силахъ былъ двинуться съ мѣста, не то что идти цѣлыхъ три часа до воды. Ему нужна была скорая помощь. Но жестянка была слишкомъ мала; принесенной въ ней воды хватило-бы ему только помочить губы. Какъ-же быть? Въ чемъ снести ему воды?
Сапоги! Разумѣется, въ моихъ высокихъ, непромокаемыхъ шведскихъ сапогахъ! Какого сосуда еще лучше, практичнѣе? Съ бульканьемъ погрузились сапоги въ воду, затѣмъ я продѣлъ въ ушки ручку заступа, перекинулъ послѣднюю черезъ плечо, какъ коромысло, и быстрыми шагами направился назадъ по собственнымъ слѣдамъ. Сапоги были до краевъ полны драгоцѣнной влагой, которая должна была вернуть Касима къ жизни. Во время моей быстрой ходьбы часть воды расплескалась, но сквозь кожу не просочилось ни капли. Сток-гольмскому сапожному мастеру Шенстрему врядъ-ли когда прежде приходилось выпускать въ свѣтъ сапоги, которые не только должны были спасти жизнь человѣку, но еще исколесить всю Азію вдоль и поперекъ. Зато они и пріобрѣли нѣкоторую извѣстность.
Мѣсяцъ все еще бросалъ слабый свѣтъ на рѣчную долину, и я легко могъ держаться своихъ слѣдовъ. Идти было также не трудно: усталость мою, какъ рукой сняло, я почти легвлъ къ лѣсу, окаймлявшему лѣвый берегъ. По лѣсу пробираться стало труднѣе. Чулки на мнѣ были очень тонкія, и мнѣ въ ноги то и дѣло вонзались иглы и щепочки. Но хуже всего было то, что мѣсяцъ заволокло тучами, въ лѣсу стало темно, и я потерялъ свои слѣды. Я чиркнулъ спичку, попытался прибѣгнуть къ помощи компаса, но напрасно; крикнулъ: Касимъ! но окликъ мой замеръ въ чащѣ, и я не получилъ никакого отвѣта. Нѣкоторое время я шелъ почти наугадъ, продолжая звать моего слугу изо всѣхъ силъ. Наконецъ, я понялъ всю безполезность этого блужданья во тьмѣ?я только все болѣе и болѣе запутывался въ чащѣ лѣса - и рѣшилъ остановиться и дождаться зари.
Наткнувшись на цѣлую баррикаду изъ вѣтвей и упавіпихъ стволовъ, я поджегъ ее и образовался огромный костеръ. Сухой хворостъ и валежникъ такъ и трещали; снизу отлично поддувало, и пламя такъ и свистѣло, подымаясь столбомъ кверху и облизывая стволы тополей. Стало свѣтло, какъ днемъ; какой-то зловѣщій, багровый отсвѣтъ озарилъ темную до того чащу лѣса.
(Съ рисунка Д. Люнгдаля).
По моимъ предположеніямъ, Касимъ не могъ не видѣтъ пламени и не слышать треска огня, такъ какъ долженъ былъ находиться неподалеку. Я опять принялся звать своего слугу и искать своихъ слѣдовъ при свѣтѣ костра, но опять тщетно, и скоро растянулся на мягкомъ пескѣ. Полюбовавшись яростью огня, я заснулъ и спалъ спокойно часа два въ такомъ разстояніи отъ костра, чтобы огонь не досталъ до меня, но и не позволилъ подойти ко мнѣ какому нибудь звѣрю.
Занималась заря, когда я проснулея; огонь значительно ослабѣлъ, остановленный свѣжими тополями, полнымисоковъ; стволы деревьевъ, однако, почернѣли и обуглились, и густой черный дымъ стлался надъ лѣсомъ. Изъ сапоговъ, прислоненныхъ къ дереву, не вытекло ни капли, земля подъ ними была суха. Я глотнулъ воды, снова принялся искать свои слѣды и скоро нашелъ ихъ.
Когда я добрался до Касима, онъ лежалъ все въ томъ-же положеніи. Сначала онъ смотрѣлъ на меня безумно вытаращенными глазами, но, когда узналъ меня, сдѣлалъ усиліе подползти ко мнѣ и прошепталъ:?Умираю!?Хочешь воды?? спросилъ я спокойно. Онъ только качнулъ головой и безсильно опустился на землю. Онъ и не подозрѣвалъ, чтб было въ сапогахъ. Я взялъ одинъ сапогъ и, наклоняя его изъ стороны въ сторону, далъ Касиму послушать, какъ переливается въ немъ вода. Касимъ вздрогнулъ, испустилъ нечленораздѣльный звукъ, а, когда я поднесъ къ его губамъ край голенищи, припалъ къ водѣ и однимъ духомъ выпилъ всю сначала изъ перваго сапога, а потомъ и изъ второго.
6 мая. Послѣ того, какъ и Касимъ подвергся тому-же превращенію, какъ я наканунѣ вечеромъ, и снова пришелъ въ себя, мы посовѣтовались и рѣшили отправиться къ лужѣ, чтобы отдохнуть тамъ, какъ слѣдуетъ, напиться и вымыться,? этой роскоши мы не могли позволять себѣ въ теченіе послѣднихъ недѣль.
Касимъ былъ, однако, еще такъ слабъ, что не могъ поспѣвать за мной, шелъ, пошатываясь, какъ пьяный, и безпрестанно присаживался.
Такъ какъ онъ находился на вѣрной дорогѣ къ водѣ, а я пока не могъ сдѣлать для него ничего болъше того, что было уже сдѣлано, то я и поспѣшилъ впередъ одинъ, еще разъ напился воды, выкупался и ждалъ Касима съ часъ. О немъ все не было ни слуха, ни духа.
Тутъ далъ себя знать голодъ. Теперь важнѣе всего было отыскать людей; во первыхъ можно было раздобыть у нихъ пищи, а во вторыхъ попытаться съ ихъ помощью вернуться въ пустыню и спасти Ислама и наши пожитки. Я и предоставилъ пока Касима самому себѣ, а самъ быстрыми шагами поспѣшилъ вдоль праваго берега русла прямо на югъ. Са-поги мои были такъ мокры, что я не могъ надѣтъ ихъ и шелъ босой.
Въ 9 ч. поднялась сильная буря съ запада, подымавшая пыль и песокъ столбомъ, затемняя солнце. На жару поэтому жаловаться не приходилось, зато густая пыльная мгла застилала видъ во всъ стороны, и лѣса не было видно ни направо, ни налѣво.
Послѣ трехчасовой, безостановочной ходъбы, опять меня начала мучить жажда. Отъ горячаго летучаго песку и вѣтра просто духъ захватывало, и я вошелъ въ лѣсъ, росшій на правомъ берегу, чтобы отдохнуть въ чащѣ и поразмыслить о своемъ положеніи. Тутъ пришло мнѣ въ голову, что до ближайшей лужи, пожалуй, нѣсколько дней пути, и что съ моей стороны неблагоразумно было покинуть первую, найденную мною столь чудеснымъ образомъ. Къ тому-же лучше было-бы соединиться съ Касимомъ,?вдвоемъ веселѣе.
Итакъ, я повернулъ назадъ и пошелъ по берегу къ сѣверу, но не прошло и получаса, какъ случай привелъ меня къ новой лужѣ, едва въ метръ въ окружности; вода въ ней оказалась мутная, чуть солоноватая. Я съ жадностью напился. Усталость одолѣвала меня, и я не зналъ хорошенько на что рѣшиться. Воду я нашелъ, а безъ Касима могу пока и обойтись. Продолжать путь къ югу я былъ не въ силахъ. Самое лучшее было подождать тутъ, пока буря уляжется, а тогда развести костеръ: по лѣсной тропинкѣ, по лѣвому берегу могутъ проходить люди, огонь и привлечетъ ихъ.
Я и отыскалъ около лужи чащу, въ которой можно было отлично укрыться отъ бури. Тутъ я улегся, подложилъ подъ голову вмѣсто подушки фуражку и сапоги и заснулъ крѣпкимъ долгимъ сномъ - въ первый разъ съ 1-го мая. Когда я проснулся, было уже темно, но вѣтеръ все еще вылъ въ лѣсу. Было 8 ч. вечера. Напившись воды изъ лужи, я развелъ большой костеръ, и долго просидѣлъ, глядя на пламя.
Голодъ опять началъ мучить меня. Я нарвалъ немножко травы, молодыхъ побѣговъ камыша и наловилъ въ лужѣ головастиковъ, чтобы обмануть голодъ. Головастики были горьки, но я глоталъ ихъ цѣликомъ. Послѣ такого «ужина» я набралъ цѣлую охапку хвороста, чтобы поддерживать огонь ночью.
Будь со мной мой Джолдашъ! А, можетъ быть, онъ живъ еще и пробрался къ рѣкѣ по нашимъ слѣдамъ? Я принялся пронзительно свистать, но Джолдашъ такъ и не явился, и я, наконецъ, опять заснулъ.
7 мая. Буря стихла, но воздухъ все еще насыщенъ пылью. Этотъ «черный буранъ» навѣялъ на меня тяжелыя, мрачныя мысли. Это былъ первый буранъ, разразившійся послѣ гибели каравана. Онъ набросалъ теперь первыя горсти праха на тѣла моихъ слугъ и верблюдовъ! Онъ замелъ всѣ наши слѣды, и Исламъ-бай, если онъ живъеще, ни за что не найдетъ насъ даже съ помощью компаса. Да и намъ, если мы найдемъ людей, которые согласятся отправиться съ нами въ пустыню на розыски палатки, будетъ стоить большихъ трудовъ найти ее, такъ какъ и мы не можемъ болѣе руководиться нашими слѣдами.
Потомъ мнѣ пришло въ голову другое. Эта мѣстность казалась совершенно безлюдною. Можетъ быть, этой дорогой вовсе и не пользуются въ жаркое время года? Дожидаясь тутъ помощи, я, пожалуй, успѣю умереть съ голоду! Когда я въ послѣдній разъ смотрѣлъ на карту Пржевальскаго, я высчиталъ, что мы достигнемъ рѣки около Буксама, расположеннаго въ 250 верстахъ отъ Хотана. Отправиться развѣ въ Хотанъ? Я могу пройти это разстояніе въ 6 дней.
Рѣшено и приведено въ исполненіе. Въ 4 1/2 часа утра я отправился въ путь и зашагалъ, держась, по возможности, прямой линіи, посрединѣ рѣчного русла, которое почти не дѣлало изгибовъ. Ширина его колебалась между 1?3 килом. На всякій случай я взялъ съ собой запасъ воды въ сапогахъ. Послѣ нѣсколькихъ часовъ ходьбы ноги у меня просто онѣмѣли и покрылись пузырями. Я обвернулъ ступни сложенными вдвое чулками и привязалъ послѣдніе длинными бинтами, изорвавъ для этого рубашку.
Въ слѣдующей попавшейся мнѣ лужѣ вода опять оказалась прѣсной, и я замѣнилъ ею взятую съ собой солоноватую. Затѣмъ я сталъ придерживаться лѣваго берега и къ своей величайшей радости набрелъ на обнесенный плетнемъ загонъ для овецъ. Я тщательно осмотрѣлъ его и убѣдился, что онъ давно въ забросѣ. Пониже, въ самомъ рѣчномъ ложѣ, виднѣлись слѣды колодца.
Полуденная жара и усталость загнали меня въ 11 1/2 ч. опять въ лѣсъ. Тутъ я сдѣлалъ привалъ, насобиралъ молодыхъ побѣговъ камыша и травы, искрошилъ ихъ ножомъ и смѣшалъ съ водой. Это былъ мой завтракъ.
Когда полуденная жара спала, я опять двинулся дальше, и шелъ часъ за часомъ до 8 ч. вечера, когда усталость принудила меня сдѣлать привалъ. Разведя, по обыкновенію, костеръ, я улегся спать.
8 мая я поднялся еще до восхода солнца и двинулся дальше, опять держась лѣваго берега, убѣгавшаго къ SSW. Странно! Людей все не попадалось! Но, можетъ быть, дорога шла лѣсомъ, и я могъ такимъ образомъ разминуться съ путниками?
Чтобы оріентироваться, я пересѣкъ лѣсъ въ западномъ направленіи. Ширина его оказалась всего въ 1 килом., и за его опушкой предо мной предстало зловѣщее желтое песчаное море, столь хорошо мнѣ знакомое, и заставило меня въ ужасв отступить. Въ часѣ ходьбы дальше барханы, вытянутые съ NNW къ SSO, стали подступать къ самому краю рѣчного русла.
Тамъ и сямъ росли одинокіе тополи, и я, изнуренный жарой, легъ подъ тѣнью одного изъ нихъ. По пути мнѣ попалось что-то около 8 маленькихъ лужицъ; большинство содержало солоноватую воду.
Отдохнувъ часа два, я продолжалъ свое одинокое путешествіе къ югу. Если дорога дѣйствительно существовала, она, ясное дѣло, не могла идти по лѣвому берегу, такъ какъ по песчанымъ грядамъ никто по доброй волѣ не пойдетъ и не поѣдетъ. Итакъ, надо было изслѣдовать лѣсъ на правомъ берегу. Ширина рѣчного русла равнялась здѣсь 2 килом. Но и на правомъ берегу я не нашелъ дороги. Я поэтому опять пошелъ по руслу, придерживаясь берега и опушки лѣса.
Приблизительно въ 300 м. дальше, на сухомъ песчаномъ ложѣ рѣки показались два островка, покрытые кустарникомъ и тополями. Между южнымъ островкомъ и берегомъ я открылъ незадолго до солнечнаго заката слѣды двухъ босыхъ людей и четырехъ ословъ; слѣды вели въ противоположную сторону, т. е. къ сѣверу!
Человѣческіе слѣды! Я ожилъ. Значитъ, я болѣе не одинокъ въ этой пустынной мѣстности! Слѣды были такъ свѣжи, такъ отчетливы, что, очевидно, прошелъ самое большее день съ тѣхъ поръ, какъ люди эти проходили здѣсь. Странно, какимъ образомъ я не встрѣтилъ ихъ, разъ мы шли по про тивоположному направленію; но, можетъ быть, они шли ночью, а днемъ отдыхали.
Откуда и куда они шли? Гдѣ они въ послѣдній разъ дѣлали привалъ? Можетъ быть, около человѣческаго жилья? Или только около какой нибудь лужи? Возвращаться назадъ по ихъ слѣдамъ не стоило,?они, конечно, успѣли уже уйти такъ далеко, что мнѣ не догнать ихъ. Оставалось только идти туда, откуда шли слѣды, что я и сдѣлалъ, продолжая съ любопытствомъ разглядывать эти отпечатки человѣческихъ ногъ. Руководимый ими, я, слѣдовательно, шелъ все къ югу, вдоль праваго берега Хотанъ-дарьи.
