На восходѣ солнца 27 апрѣля для верблюдовъ было сдѣлано все, что только возможно было, чтобы поддержать въ нихъ силы еще хоть на короткое время. Изъ одного вьючнаго сѣдла было вытащено все сѣно и разложено передъ ними. Они съѣли сѣно съ жадностью и стали искать воды. Мы помочили имъ губы и дали по глотку промочить горло. На десертъ-же они получили цѣлый мѣшокъ стараго хлѣба съ кунжутнымъ масломъ. На мѣстѣ стоянки были брошены печка, моя походная кровать, коверъ и другіе менѣе важные предметы.
Наскоро выпивъ чаю, я поспѣшилъ отправиться впередъ, по тому же направленію на востокъ. Я сгоралъ отъ нетерпѣнія выбраться на ровную дорогу, - барханы стали ниже, достигая лишь 10 метр. высоты. Я, однако, замѣтилъ, что бурая подпочва, проглядывавшая тамъ и сямъ между барханами, обнаруживаетъ слабую неровность. Меньшая высота бархановъ, слѣдовательно, могла объясняться волнистостью первоначальг ной поверхности почвы,? песокъ меньше скоплялся на возвышенностяхъ, нежели вокругъ нихъ.
Предположенія мои сбылись. Черезъ часъ я опять былъ окруженъ высокими труднопроходимыми барханами. Крутые склоны обращены были къ востоку и югу; самые маленькіе барханы лежали на N и S или NO?SW. Самыя-же крупныя нагроможденія песку тянулись съ востока на западъ.
Ни слѣда жизни, ни кустика тамариска на горизонтѣ, ничего, что указывало бы на близость «земли»! У меня просто голова кружилась среди этого пустыннаго моря песку. Вооружась биноклемъ, я напрягалъ зрѣніе и высматривалъ съ вершины каждаго высокаго бархана? не покажется-ли на горизонтѣ темная полоса лѣсовъ Хотанъ-дарьи; нѣтъ, ничего!
Спускаясь по одному склону, я увидалъ какой-то предметъ, похожій на корень. Я наклонился, чтобы ощупать его, но предметъ вдругъ побѣжалъ. Это оказалась ящерица одного цвѣта съ пескомъ. Она скрылась въ маленькомъ отверстіи въ утрамбованной поверхности бархана. Чѣмъ она жила тутъ? Неужели она никогда не нуждалась въ каплѣ воды?
День выдался прекрасный; небо было затянуто легкими облачками, и жара не особенно донимала, такъ что и выдѣленіе пота было менѣе обильно, чѣмъ обыкновенно. Черезъ три съ половиной часа меня нагналъ нашъ караванъ, который весь день шелъ бодро. Магометъ-шахъ съ двумя больными верблюдами опять отсталъ.
Завидѣли двухъ гусей, летѣвшихъ на значительной высотѣ по направленію къ сѣверо-западу. Они снова оживили наши надежды, такъ какъ мы рѣшили, что они летятъ съ Хотанъ-дарьи къ маленькому озерку у подошвы кряжа. Это былъ собственно самообманъ съ нашей стороны: если гуси летятъ высоко, то, значитъ, предприняли дальній перелетъ, да и что для нихъ перелетѣть черезъ пустыню, въ 300 верстъ въ поперечникѣ?
Оъ часъ я опять ѣхалъ на своемъ славномъ «Богрѣ», безропотно принявшемъ такое увеличеніе своего груза. Я чувствовалъ ужасную усталость, но, когда замѣтилъ, что у верблюда дрожатъ колѣни, предпочелъ слѣзть и идти пѣшкомъ.
Барханы въ этотъ день достигли максимальной высоты? 60 метр. Измѣрялъ я высоту ихъ на глазомѣръ слѣдующимъ образомъ: я останавливался въ значительномъ разстояніи отъ крутого склона бархана, по гребню котораго проходилъ караванъ, измѣрялъ высоту верблюда, приставивъ къ глазу карандашъ, на которомъ были отмѣчены маленькія дѣленія, а за тѣмъ такимъ-же путемъ измѣрялъ высоту бархана, высчитывая, во сколько разъ она больше высоты верблюда. Верблюды казались просто крошками въ сравненіи съ барханами, походившими на настоящія горы.
Подвигались мы по этимъ гигантскимъ волнамъ не быстро, такъ какъ то и дѣло приходилось дѣлать большіе обходы. Иногда обходы эти вели къ западу, и такимъ образомъ мы теряли понапрасну много шаговъ.
Джолдашъ взвизгивалъ и вылъ, держась поближе къ резервуарамъ, гдѣ остатки воды булькали свою лебединую пѣснь. Когда мы останавливались въ нерѣшимости на нѣсколько минутъ, Джолдашъ начиналъ лаять, визжать и рыть лапами песокъ, какъ бы желая напомнить намъ, что ему страшно хочется пить и что порабы вырыть колодезь.
Когда я отдыхалъ, собака садилась передо мною и долго-долго глядѣла мнѣ прямо въ глаза, какъ-бы спрашивая, есть-ли еще надежда? Я ласкалъ ее, притворяясь спокойнымъ, и указывалъ рукою на востокъ,?тамъ-де есть вода. Джолдашъ навастривалъ уши, вскакивалъ и кидался по указанному направленію, но скоро возвіэащался унылый, словно обманутый.
На площадкѣ пирамидальнаго бархана, на вершину котораго вскарабкался съ трудомъ Исламъ-бай, мы сдѣлали долгій привалъ, чтобы дать Исламу время хорошенько изслѣдовать горизонтъ въ бинокль. Ни малѣйшей надежды не далъ намъ этотъ осмотръ. Всюду то-же море съ застывшими песчаными волнами! Куда ни погляди?вокругъ насъ разстилалась мертвая пустыня.
Тѣмъ не менѣе мы рѣшили продолжать путь, пока всѣ шесть верблюдовъ не остановятся, словно по уговору. Случилось это въ 6 ч. вечера на барханѣ, обращенномъ отлогимъ склономъ къ сѣверу, и мы разбили здѣсь лагерь - 15; кругомъ разстилалась все такая же трудно-проходимая мѣстность.
Вскорѣ явился и Магометъ-шахъ, сообщившій, что оба больные верблтода отказались идти еще въ самомъ началѣ пути, и онъ бросилъ ихъ. Одинъ изъ нихъ несъ два дорожныхъ резервуара изъ подъ воды, которые тоже были брошены, а другой шелъ порожнимъ. Будь я тамъ, я бы пристрѣлилъ животныхъ, такъ какъ, по мнѣнію Магомета-шаха, имъ оставалось жить много-много дня два. Онъ, однако, полагалъ, что если бы мы нашли воду къ вечеру, ихъ еще можно было-бы спасти. Но воды не было и они, значитъ, были обречены на гибель. Можно было только пожелать, чтобы они не мучились слишкомъ долго, одинокіе, брошенные, напрасно ожидая помощи!
Извѣстіе, принесенное Магометомъ-шахомъ, произвело на меня удручающее впечатлѣніе. Это была моя вина, что погибали невинныя животныя; я несъ отвѣтственность за всѣ ужасныя мгновенія, за всѣ страданія и муки и людей и животныхъ моего каравана! Я не присутствовалъ при оставленіи первыхъ верблюдовъ на произволъ бездушной песчаной пустыни, но сцена эта стояла передъ моими глазами, и я не могъ отдѣлаться отъ нея, она давила меня кошмаромъ по ночамъ, не давала спать.
«Бабу» Магометъ-шахъ оставилъ уже лежащимъ, но черный верблюдъ еще держался на ослабѣвшихъ ногахъ и, вытягивая голову съ прорванными ноздрями, печально глядѣлъ блестящими глазами вслѣдъ уходившему каравану, который мало по малу скрылся изъ вида.
Я представлялъ себѣ, какъ «Чонъ-кара » затѣмъ медленно повернулъ голову къ своему товарищу и улегся рядомъ съ нимъ. Потомъ они, вѣрно, вытянули шеи и легли головой на песокъ, полузакрывъ глаза и тяжело дыша. Мало-по-малу изнеможеніе все увеличивалось, и они легли на бокъ, вытянувъ ноги.
Кровь обращаласъ въ ихъ жилахъ все медленнѣе и медленнѣе, смертный сонъ овладѣвалъ всѣми членами... Можетъ быть, имъ грезились чудные часы, проведенные въ камышахъ около подошвы Мазаръ-тага! Промежутки между вздохами становились все продолжительнѣе и, наконецъ - дыханье прервалось совсѣмъ.
«Баба», навѣрно, испустилъ духъ первымъ, - онъ былъ слабѣе. Но какъ долго всетаки тянулась агонія? Этого мы никогда не узнали. Я весь холодѣлъ отъ ужаса при мысли, что, они, пожалуй, прожили еще долго и были заживо погребены смерчемъ, разразившимся черезъ день. Теперь они спятъ вѣчнымъ сномъ подъ движущимися могильными холмами пустыни.
Поздно вечеромъ завидѣли мы на западѣ тяжелыя дождевыя тучи сине-сталънаго цвѣта. Тамъ была вода и жизнь - здѣсь жажда и смерть. Тучи росли и сгущались. Это зрѣлище точно гипнотизировало насъ, приковавъ къ себѣ все наше вниманіе.
Надежда на дождь все росла. Мы выставили пустые резервуары, растянули на пескѣ парусину отъ палатки, а люди приготовились схватиться за концы ея. Мы ждали дождя съ минуты на минуту, но тучи понемногу уплыли къ югу, но подаривъ намъ ни капли.
(Съ рисунка автора).
Исламъ-бай въ послѣдпій разъ испекъ для меня хлѣба.
Магометъ-шахъ объявилъ, что мы стали жертвами злыхъ духовъ пустыни, т. е. заколдованы и теперь уже не выберемся изъ пустыни. Исламъ-бай съ удивительнымъ спокойствіемъ, точно это было самымъ естественнымъ дѣломъ въ свѣтѣ, за мѣтилъ на это, что сперва падутъ одинъ за другимъ верблюды, а потомъ ужъ и мы. Я возразилъ ему, что, напротивъ, увѣренъ въ нашемъ спасеніи.
Джолчи глумился надъ моимъ компасомъ, который-де водилъ насъ за носъ вокругъ одного и того-же мѣста. По его мнѣнію, какіе-бы концы мы ни проходили, все равно дальше не уйдемъ, а только задаромъ будемъ истощать силы,?мы осуждены умереть черезъ нѣсколько дней отъ жажды.
Я попытался разсѣять его опасенія насчетъ компаса. Компасъ показывалъ направленіе вѣрно, и мы все время шли прямо къ востоку; Джолчи могъ самъ убѣдиться въ этомъ по восходу солнца. Тогда Джолчи отвѣтилъ, что пыльная мгла и «чары» не позволяли даже положиться на солнце.
28 апрѣля мы проснулись при сильномъ ураганѣ съ NNO, взрывавшемъ и крутившемъ песокъ. Желтосѣрые смерчи въ дикой пляскѣ взбирались на барханы, опрометью сбѣгали на подвѣтренную сторону и продолжали тамъ свой дикій танецъ. Бросивъ на вѣтеръ нѣсколько клочковъ бумаги, можно было наблюдать, какъ и ихъ угоняло на подвѣтренную сторону, гдѣ они начинали метаться съ мѣста на мѣсто.
Атмосфера была до крайности насыщена пылью и пескомъ; не видно было даже ближайшихъ бархановъ. Сегодня дѣйствительно невозможно было руководиться солнцемъ: ни одинъ лучъ на небосклонѣ не указывалъ его мѣстонахожденія. Это былъ самый ужасный песчаный ураганъ за все наше странствованіе по пустынѣ, одинъ изъ тѣхъ «кара-бурановъ», которые превращаютъ день въ ночь.
Мы спали подъ открытымъ небомъ. Ночь была свѣжая. Я лежалъ, завернувшись въ шубу и укутавъ голову башлыкомъ. Несмотря на то, утромъ я оказался буквально зарытымъ въ песокъ. На шеѣ и на груди песокъ лежалъ толстымъ слоемъ, и, когда я всталъ, онъ посыпался мнѣ за рубашку, такъ что пришлось раздѣваться и вытряхивать платье.
Шубы сравняло пескомъ съ поверхностъю бархана. Всѣ остальные предметы были также засыпаны, и намъ стоило немалыхъ трудовъ вырыть посохами погребенныя вещи.
Идти въ этотъ день было оченъ трудно, - не видно ни зги, неизвѣстно куда и идешь. Зато воздухъ былъ прохладенъ, и вѣтеръ помогалъ забывать жажду.
Сегодня я, разумѣется, не могъ идти впередъ, - слѣды тотчасъ-же заметало. Приходилось держаться вмѣстѣ потерявъ другихъ изъ виду, невозможно было-бы датъо себѣ ни крикомъ, ни ружейнымъ выстрѣломъ, - шумъ урагана заглушалъ всѣ звуки. Различать можно было только самаго ближайшаго изъ верблюдовъ, остальные исчезали въ непро ницаемой мглѣ. Лишь своеобразный свистъ и шумъ давали знать, что мимо несутся миріады песчинокъ.
Можетъ быть, этотъ-то шумъ и повліялъ на фантазію Марко Поло, заставивъ его описывать ужасы великой пустыни такимъ образомъ: «Иногда голоса духовъ слышны и днемъ; время отъ времени раздаются точно звуки множества различныхъ музыкальныхъ инструментовъ, чаще всего звуки барабановъ. Поэтому путешественники обыкновенно держатся поближе другъ къ другу. Всѣмъ животнымъ-же вѣшаютъ на шеи келокольчики, чтобы они не такъ легко отбились. Передъ тѣмъ, какъ расположиться на ночлегъ, ставятъ значокъ, указывающій направленіе завтрашняго пути. Такимъ образомъ переходятъ пустыню».
Да, тяжелый это былъ для насъ переходъ. Среди дня часто наступалъ полыѣйшій мракъ; большею-же частью вокругъ стоялъ оранжево-сѣрый туманъ. Часто мы чуть не задыхались отъ летѣвшаго намъ въ лицо песку. Иногда порывы урагана были такъ сильны, что мы принуждены были останавливаться. Мы прятали тогда лицо за верблюдами, которые тоже поворачивались къ вѣтру хвостомъ и опускали голову къ зѣмле.
Барханы и не думали становиться ниже, попрежнему преграждая намъ, дорогу; едва мы успѣвали перевалить черезъ одинъ гребень, какъ передъ нами вставалъ изъ тумана другой. Одинъ изъ молодыхъ верблюдовъ началъ сдаваться. Ясно видно, когда силамъ ихъ приходитъ конецъ. Поступь становится неровной, спотыкающеюся, глаза пріобрѣтаютъ стеклянный блескъ, нижняя губа отвисаетъ, ноздри расширяются.
Мы какъ разъ взбирались на вершину бархана, когда ураганъ налетѣлъ съ удвоенной яростью. Джолчи велъ умирающаго верблюда въ хвостѣ каравана. Восточный склонъ бархана спускался въ долину, гдѣ песокъ на небольшомъ разстояніи образовывалъ ровную поверхность. Тутъ присоедииился къ намъ запыхавшійся Джолчи, боявшійся потерять насъ изъ виду. Верблюдъ-же не осилилъ подъема, упалъ, не дойдя до вершины, сразу легъ на бокъ и нельзя было заставить его подняться.
Я скомандовалъ привалъ и послалъ двухъ людей поглядѣть, что случилось съ верблюдомъ; они на нѣсколько минутъ скрылись въ туманѣ, но затѣмъ вернулись, говоря, что и слѣдовъ нашихъ уже не осталось и что они побоялись отбиться отъ каравана. Такимъ образомъ мы потеряли третьяго члена нашего каравана.
Мало-по-малу чувства наши притупились, и мы стали равнодушными къ такимъ потерямъ. Дѣло шло теперь о спасеніи нашей собственной жизни! И, выступая въ путь утромъ, я думалъ обыкновенно: чья-то очередь сегодня отправиться въ послѣдній путь?
Въ 6 ч. мы, пройдя 20.6 килом., сдѣлали привалъ. Послѣ краткаго совѣщанія, мы рѣшили бросить все, кромѣ самаго необходимаго, и я съ Исламомъ-баемъ пересмотрѣлъ весь нашъ багажъ. Запасъ провіанта на 3 мѣсяца: сахаръ, мука, медъ, рисъ, картошка, разная зелень, макароны, консервы?все было разобрано, и лишнее отложено въ сторону. Отложили нѣсколько шубъ, войлоковъ, подушекъ, книги, большой. тюкъ съ газетами, походную кухню, котелъ, фарфоровую посуду и мн. др.
Уложивъ всѣ эти предметы въ ящики, мы покрыли ихъ цыновками и поставили междудвумя барханами; на ближайшей высокой вершинѣ, видной издалека, водрузили шестъ, а къ нему вмѣсто флага привязали нумеръ шведской газеты. Мы полагали вернуться сюда, если найдемъ воду, поэтому мы вечеромъ нащепали изъ крышки одного изъ ящиковъ десятка два лучинокъ, и къ каждой прикрѣпили по нумеру газеты, съ тѣмъ, чтобы втыкать ихъ по дорогѣ на вершинахъ бархановъ. Эти путевые знаки должны были указать намъ тіуть обратно къ лагерю - 17, гдѣ мы оставили наши ящики.
Запасаясь въ путь консервами, я выбиралъ преимущественно содержащія влагу, вродѣ шампиньоновъ, омаровъ, сардинъ. Люди мои, убѣдившись, что въ моихъ коробочкахъ нѣтъ свиного мяса, охотно лакомились этими деликатессами.
(Съ рисунка Д. Люнгдаля).
Остатокъ консервовъ и былъ взятъ нами изъ лагеря 17 и съѣденъ въ теченіе слѣдующихъ дней.
Остатокъ воды, около двухъ литровъ, сохранялся въ двухъ желѣзныхъ кувшинахъ. Послѣднюю пару желѣзныхъ резервуаровъ мы рѣшили взять съ собой на случай, если найдемъ воду. Верблюдовъ удовлетворили, пожертвовавъ еще однимъ сѣдломъ. Но они ѣли неохотно, - у нихъ пересохло въ горлѣ. Я въ послѣдній разъ напился чаю и закусилъ основательной порціей консервовъ.
29 апрѣля. На восходѣ солнца мы выступили въ путь съ 5-ью верблюдами, которые еще держались на ногахъ. Исламъ-бай грустно сообщилъ мнѣ новость: одинъ изъ желѣзныхъ кувшиновъ оказался пустымъ. Всѣ подозрѣвали Джолчи, который ночью ползалъ вокругъ и рылся въ темнотѣ. Но доказать его виновности нельзя было.
Наши подозрѣнія увеличились, когда онъ подползъ ко мнѣ, плача и жалуясь на боли въ груди и въ желудкѣ. Мы полагали, что онъ притворяется. Но на мнѣ лежало подавать добрый примѣръ и поддерживать въ другихъ мужество, и я отдалъ ему половину своей порціи. Затѣмъ мы потеряли его изъ вида и только на слѣдующее утро онъ опять присоединился къ каравану.
Путешествіе наше стало безнадежнымъ блужданьемъ, тщетнымъ высматриваньемъ «земли». не видно было и признака жизни. Песчаное море казалось не имѣло границъ. Барханы тянулись на сѣверъ и на югъ, а крутые склоны ихъ бьтли обращены къ западу, что еще болѣе затрудняло наше движеніе.
Поглядѣть съ вершины высокаго бархана на востокъ - взоръ упирался въ эти крутые склоны, и казалось, что передъ тобой отлогая лѣстница. На западѣ взоръ, напротивъ, встрѣчалъ отлогіе навѣтренные склоны, и поверхность въ этомъ направленіи казалась почти ровною. Этотъ обманъ зрѣнія способенъ былъ привести въ отчаяніе: казалось, что впереди песокъ громоздится все выше и непроходимѣе. Подвѣтренные склоны бархановъ часто оказывались покрытыми блестящимъ налетомъ мельчайшихъ обломковъ слюдяного сланца, стально-сѣраго цвѣта.
(Съ рисунка автора).
Сегодня попались намъ на пути скелетъ полевой мыши и старый засохшій стволъ тополя; находки эти оживили насъ на минуту, хотя и не доказывали еще близости воды. Мышь могла быть занесена сюда птицей, а стволъ былъ безъ корня.
Весь день мы шли по глубокому песку. Подвигались тихо, колокольчики звонили все медленнѣе. Верблюды изнемогали, но все еще сохраняли свою величественную, спокойную поступь. Пометъ ихъ состоялъ только изь нѣсколькихъ соломинокъ, такъ какъ они жили теперь по большей части насчетъ запаса жира въ горбахъ и быстро тощали. Видъ ихъ былъ жалокъ; ребра такъ и ощелкнулись. На трехъ оставленныхъ верблюдовъ мы смотрѣли уже, какъ на погибшихъ; если-бы даже «земля» и вода были теперь близки, ихъ уже нельзя было спасти.
Погода стояла весь день тихая, но воздухъ бьтлъ еще насыщенъ пылью. Люди справедливо говорили, что это просто Божья благодать, что погода въ послѣдніе дни прохладная, - по крайней мѣрѣ мы не страдали отъ солнцепека, иначе верблюды-бы давно пали, да и мы находились-бы на
Я прошелъ подрядъ 12 1/2 часовъ, и мы въ этотъ день сдѣлали цѣлыхъ 27 килом. По прежнему не замѣчалось, чтобы барханы на востокѣ рѣдѣли; море песчаныхъ волнъ попрежнему сливалось на краю горизонта съ небомъ, взору не на чемъ было отдохнуть.
30 апрѣля. Минимальный термометръ упалъ за ночь до 5.1°, и даже утромъ было довольно свѣжо. Тонкая пыль все еще носилась въ воздухѣ, но атмосфера всетаки прочистилась на столько, что свѣтлая полоса показывала высоту солнца. Верблюдамъ скормили еще одно сѣдло и весь запасъ масла, такъ что расчитывали поддержать ихъ силы еще на день.
Въ кувшинѣ оставалось всего два стакана воды. Въ то время, какъ другіе люди были заняты навьючиваньемъ верблюдовъ, Исламъ-бай поймалъ Джолчи, который, стоя спиной къ товарищамъ, приставилъ къ губамъ кувшинъ съ водой. Тутъ произошла одна изъ тѣхъ тяжелыхъ сценъ, которыя неизбѣжны вь такихъ случаяхъ. Исламъ-бай и Касимъ съ яростью бросились на Джолчи, повалили его, били по лицу, пинали ногами и убили-бы его до смерти, если-бъ мнѣ, наконецъ, не удалось остановить ихъ.
Воды уцѣлѣла половина, около 1/6 литра. Въ полдень я позволилъ людямъ помочить губы, остатокъ-же мы должны были раздѣлить вечеромъ на 5 равныхъ частей. Мы соображали - сколько дней можемъ мы пробиться такимъ образомъ, и Магометъ-шахъ припомнилъ, что онъ много лѣтъ тому на задъ цѣлыхъ тринадцать дней то брелъ, шатаясь, то ползъ по безводной дорогѣ въ Тибетѣ.
Вотъ опять зазвенѣли колокольчики, и караванъ выступилъ въ путь по направленію къ востоку. Вначалѣ барханы имѣли толъко 8 метр. высоты, но скоро мы опять очутились среди «чонъ-кума». Маленькая трясогузка, чирикая, взвилась надъ караваномъ и зажгла въ насъ новую искру надежды. Исламъ-бай такъ оживился, что просилъ позволить ему отправиться впередъ съ кувшинами, чтобы поскорѣе добыть воды и вернуться къ намъ. Но я не пустилъ его,?онъ былъ мнѣ теперь нужнѣе, чѣмъ когда бы то ни было, и мы двинулись всѣ вмѣстѣ.
Уже въ самомъ началѣ пути мы спохватились, что Джолчи нѣтъ съ нами. Люди полагали, что ему не подъ силу было идти далыне. Всѣ были озлоблены противъ него. Это онъ увѣрилъ, что нужно запастись у послѣдняго озера водой только на четыре дня и ручался, что мы найдемъ въ этотъ срокъ колодезную воду. Люди даже подозрѣвали, что онъ съ самаго начала составилъ себѣ планъ погубить насъ, нарочно завелъ насъ въ такую часть пустыни, гдѣ мы должны были погибнуть, и хотѣлъ еще украсть остатокъ воды, чтобы спасти себясамого, добраться до населенныхъ трактовъ, набрать тамъ шайку такихъ-же золотоискателей и вернуться ограбить оставленные нами сундуки. Нельзя было знать навѣрное, насколько такіе предположенія были основательны, дѣло такъ никогда и не выяснилось.
Я все еще каждый вечеръ дѣлалъ чернилами нужныя отмѣтки въ моемъ дневникѣ, и эти записи и послужили основой для подробнаго описанія этого ужаснаго путешествія. Послѣднія строки, которыя могли буквально стать «послѣдними», были написаны вечеромъ 30-го апрѣля. Привожу ихъ здѣсь.
«Остановились на вершинѣ высокаго бархана, гдѣ верблюды упали въ изнеможеніи. Мы изслѣдовали въ бинокль всю мѣстность къ востоку: горы песку всюду, нигдѣ ни былинки, ни признака жизни. О Джолчи ни слуха, ни духа. Люди думаютъ, что онъ вернулся къ оставленному нами багажу, чтобы тамъ, питаясь консервами, дождаться помощи. Исламъ считалъ его погибшимъ.
Утромъ осталось еще около стакана воды. Половину отдѣлили, чтобы помочить губы около полудня. Вечеромъ, когда хотели раздѣлить послѣдній остатокъ между всѣми, оказалось, что Касимъ и Магометъ-шахъ, которые вели караванъ, выпили его. Всѣ мы, и люди и верблюды слабы до крайности. Боже, помоги намъ!»
Въ теченіе слѣдующихъ днѣй я набрасывалъ только самыя краткія замѣтки чернильнымъ карандашомъ на сложенномъ листѣ бумагѣ. Но я ни разу не упустилъ записать показанія компаса и число пройденныхъ шаговъ. И первой моей заботой, когда я оправился на берегу Хотанъ-дарьи отъ испытаній послѣднихъ дней, было дополнить на свѣжую память эти краткія замѣтки.
